Жить, чтобы любить
Шрифт:
– Нет, в моем присутствии он остерегается, так как знает, что это меня бесит, и вообще за мной не заржавеет, я ведь и врезать могу. Он полный козел, так что не бери в голову. Он хотя бы не врет и не говорит, что вы с ним типа вместе.
Я, конечно, понимала, что он просто хочет меня успокоить, но у меня внутри все кипело при одной мысли о том, что Джейк треплется обо мне направо и налево.
– Все, нам пора назад, – оторвал меня от неприятных мыслей Эван.
Мы вернулись к мотоциклу, и он снова помог мне справиться со шлемом.
Оставив мотоцикл в гараже, Эван повел меня наверх. Как только мы вошли в комнату, он тут же включил музыку. Какой-то парень, небрежно перебирая струны гитары, бархатным голосом пел о звездном небе над головой, и мне показалось, что я очутилась на морском побережье.
– Есть хочешь? – спросил Эван. – Могу принести нам парочку сэндвичей.
– Хорошо, – ответила я.
Он убежал вниз, но я этого даже не заметила. Я сидела на диване, всецело отдавшись во власть музыки.
– А вот и я! – воскликнул Эван, вернув меня к действительности. – Ты какая-то рассеянная. Да?
– Просто не слышала, как ты пришел, – объяснила я.
Но он только рассмеялся и поставил передо мной тарелку, а еще бутылочку рутбира.
– Твоя мама все еще дома?
– Ага. Устроила мне жуткую головомойку за то, что прокатил тебя на кроссовом мотоцикле. Но я заверил ее, что ты вовсе не такая хрупкая, как кажешься.
Я с трудом сдержала улыбку. Надо же, его мама печется о моей безопасности, а ведь она меня почти не знает!
Когда с сэндвичами было покончено, Эван спросил меня:
– Ну что, хочешь посмотреть снимки, о которых я говорил?
– Конечно.
За столами с настольным футболом, оказывается, был проход еще в одно помещение. Это была комната в деревенском стиле со стенами из бруса. Из двух маленьких окошек открывался вид на подъездную дорожку. Вдоль одной стены были установлены две одинаковые кровати под синими покрывалами, а вдоль противоположной – длинный письменный стол с фотопринадлежностями и простой шкаф, открытые полки которого были заполнены одеждой, оборудованием для фотосъемки и книгами.
Первое, что я заметила, войдя в комнату, был Сарин белый шарф, висевший на спинке офисного кресла.
– Ну да, ты оставила его в моей машине. Забыл тебе отдать, – перехватив мой взгляд, заявил Эван.
Я кивнула, так как не совсем поняла, что бы это могло значить, и решила не обращать внимания.
Эван принялся показывать развешенные над столом снимки живописных пейзажей, попутно объясняя, где и когда их делал. Он так подробно все рассказывал, что у меня возникло полное ощущение, будто во время съемки я стояла рядом.
Затем я стала просматривать фотографии, валявшиеся на столе. Эван сперва комментировал некоторые из них, но вскоре замолчал, предоставив мне полную свободу действий. Я же потеряла дар речи. Конечно, я уже знала, что он талантлив,
Когда я открыла черный альбом, Эван нервно вздохнул. Я сразу остановилась, решив, что он не хочет это никому показывать.
– Здесь мои работы для художественного класса, – сказал он, что ни в коей мере не объясняло его странную реакцию.
– А можно мне взглянуть? – Я еще никогда не видела его таким. Он был как натянутая струна.
– Конечно, – тихо сказал он и замер в напряженном ожидании.
Тем временем я перелистывала страницы, внимательно рассматривая запечатленные им картины природы, события спортивной жизни и просто абстрактные предметы. И оцепенела, перевернув очередную страницу. Эван за моей спиной застыл, когда мое внимание привлекла очередная фотография.
На фотографии я увидела лицо девушки, снятой в профиль. На темном фоне ее кожа казалась белоснежной. Мокрая прядь волос прилипла к полураскрытым губам. По лицу, стекая с носа, катились капли дождя. Ее устремленные куда-то вдаль миндалевидные глаза были слегка подернуты дымкой, что еще больше подчеркивало их трагическую глубину.
– Как красиво! – выдохнула я, восхищенная эмоциональной силой фотографии.
– Мне нравится этот снимок, – признался Эван. – Наверное, потому, что мне нравится запечатленная там девушка.
В полном смятении я медленно повернулась к нему:
– Что?!
Внезапно мне стало трудно дышать. В горле образовался комок.
– А ты разве не помнишь, когда я сделал эту фотографию? – спросил он, но я не понимала, о чем он говорит. – Ты тогда как-то странно притихла и сидела вот так очень долго. И ничего не ответила мне, когда я решил проверить, как ты. Поэтому я пошел за камерой, думал поснимать ребят на вечеринке, а заодно дать тебе время прийти в себя.
Я боялась услышать продолжение. Сердце забилось еще сильнее, а голова слегка закружилась.
– К тому времени, как я вернулся в дом, полил дождь. Я встретил Сару, объяснил, где ты, и попросил подождать меня на улице. Потом подошел к тебе. Ты сидела под дождем совершенно неподвижно, и это было потрясающе. У тебя был такой вид, словно ты была за тысячу миль отсюда. Ну разве я мог упустить такой кадр! Я попытался с тобой заговорить, но ты не отвечала. Тогда я сел рядом и стал ждать. И вот наконец ты очнулась и поняла, что идет дождь.
Я слушала то, что он говорил, но не могла разобрать ни единого слова. Тогда я заглянула в его серо-голубые глаза и сразу все поняла. У меня подкосились ноги, и я – как выброшенная на берег рыба – стала ловить ртом воздух. Затем я медленно опустилась в кресло и, едва дыша, уставилась в пол.
В комнате вдруг стало совсем тихо. Наконец Эван нарушил молчание.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Нет, – одними губами произнесла я и, решившись снова посмотреть на него, сказала: – Эван, ты не можешь так говорить. Ты не можешь даже так думать.