Жить и помнить
Шрифт:
— Ясно, — протянул Бочарников с таким выражением, словно постиг глубочайшую мудрость. — Железная логика.
— Все понятно? — не замечая иронии, с облегчением спросил замполит.
— Есть еще вопросик, — снова встрял Бочарников.
Хотя характер у замполита был ангельский, но и его начал выводить из себя солдат.
— Что вам еще не понятно? — уже с раздражением спросил Варварин.
— Будут ли поляки сражаться на нашей земле, как положено?
— Эти будут! — убежденно ответил замполит. — Кто не хотел воевать, тот в прошлом году вместе с Андерсом в Иран смотался.
— Зря пустили, —
По выражению лица замполита чувствовалось, что и он в общем-то разделяет такую точку зрения, но высказаться не решался. На всякий случай подпустил строгости, которая, как известно, никогда не повредит:
— Наверху, — и поднял над головой указательный палец, — не глупее нас с вами, товарищ Бочарников. Знают, как поступать. Ясно?
— Вполне! — снова подтвердил Бочарников, но по его физиономии можно было заключить, что он, как обычно, остался при своем мнении.
Старший сержант Очерет, хорошо знавший ехидные штучки Бочарникова, медленно багровел от негодования. Решив дипломатично помочь замполиту, который все еще не догадывался, что Бочарников просто-напросто валяет дурочку, Очерет заметил:
— Ты, Бочарников, такэ наговоришь, шо собака и з маслом не съест!
Бочарников ухмыльнулся:
— Фольклор! Люблю народное творчество! — И снова обратился к замполиту: — А как, товарищ старший лейтенант, понимать их выражение: «От моря и до моря»?
Замполит не выдержал:
— Вы бы лучше, товарищ рядовой, чем демагогию разводить, за внешним видом своим следили. Не побрились, да и подворотничок грязный.
— Слушаюсь! Не разводить де-ма-го-ги-ю, — раздельно, чеканя каждый слог, вскочил Бочарников и, став по стойке «смирно», стремительно поднес ладонь к пилотке.
Солдаты деликатно, чтобы не оскорбился замполит, зафыркали.
— Под Швейка работаете, товарищ Бочарников, — с раздражением заметил замполит. Обернувшись к Очерету, сказал с неудовольствием: — Пора бы, товарищ старший сержант, рядового Бочарникова привести в божеский вид. Не позволяйте ему своими штучками воду мутить.
— Приведем в божеский вид, — охотно пообещал Очерет.
Он понимал, что все пожелания начальства, да еще рассерженного, надо воспринимать, как приказ, тем более что замполит совершенно прав. Провожая старшего лейтенанта в соседнее подразделение, Очерет признался:
— Трепач той Бочарников. Верно. А так боец справный. Як бы не язык. От вчора я беседу з солдатами проводив, так вин менэ и пытае: «Где, когда, кем и по чией инциатыви библия написана?»
Хотя замполит был не в духе, но такой причудливый вопрос заинтересовал и его. До войны Варварин окончил сельскохозяйственный институт, работал в облземотделе, но, несмотря на высшее образование, библии ни разу в глаза не видел и не имел понятия о ее авторах. Спросил с интересом:
— Что же вы ответили?
Очерет несколько замялся и с чисто украинской хитрецой признался:
— Дав я ему уклончивый ответ.
— А именно?
Очерет почесал затылок:
— Послав к бисовой матери.
Замполит усмехнулся, но тут же спохватился:
— Побольше
— Так точно! — переходя на официальный тон, отрапортовал Очерет, с горечью констатируя, что обычной душевной беседы у него сегодня с замполитом не получилось. А все Бочарников виноват.
Замполит ушел, а Петр Очерет стоял в раздумье. Как приведешь Бочарникова в божеский вид, когда он в Ростовском университете все науки превзошел и на каждое слово может цитатку толкнуть: хочешь из Маркса, хочешь из Сталина. А уж о Гоголе или Гегеле и говорить не приходится.
Хотя после беседы замполита разговоры о польской дивизии больше не возникали, сам Петр Очерет в душе не мог все до конца понять и решить. Думал: «Поляки, конечно, будут воевать на совесть. У них з Гитлером счет ще не тронутый. Все ж такы легче в бий идты, колы рядом свои хлопци чимчикують. Хто их знае, тих полякив. Як кажуть, чужа душа — потемки. «Начальству видней!», — вспомнил Петр слова замполита и покачал головой, — бувае, шо и з нызу краще виднише».
Но, беседуя с солдатами своего отделения, чтобы поддержать их боевой дух, говорил убежденно:
— Будуть добре поляки з нимцами сражаться. Цэ точно. Начальство знае, шо к чему…
Солдаты понимали справедливость слов старшего сержанта, только Бочарников, без которого, как известно, и обедня не отслужится, вставил:
— Правильно! Начальство все знает, а наше дело телячье.
Очерет рассердился всерьез — даже покраснел загривок. Если бы не уставы и всякие там наставления да инструкции, он нашел бы в споре с Бочарниковым нужные увесистые аргументы. Теперь же приходилось сдерживаться. Только крякнул:
— Бочарников, Бочарников… Шо мени з тобою робыть? Всегда ты скажешь, як в лужу… Нема у тебе политычности. А ще студент! Доведэ тебя язык до штрафной. Чому тильки вас в университетах учать?
Ох и длинные ночи в октябре!
Мелкий холодный дождь моросит уныло, без просвета. Даже самолетов не слышно. Только изредка, спросонья, простучит немецкий пулемет да взлетит и повиснет в воздухе ракета. Боится немец, хоть и не знает, что завтра спозаранку поднимут его как миленького из нагревшихся за ночь блиндажей наши пушечки-«катюшечки».
Не знает! Все же спит неспокойно. Трепыхается у него сердце в темную дождливую октябрьскую ночь.
— Ждите, стервецы! Вот только рассветет маленько!
Идет скорый поезд Москва — Варшава — Берлин на запад. Мчится сквозь ночь, сквозь прошлое. И, как дым, остаются позади в клочья разорванные воспоминания.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1. С оружием к ноге!
Когда Станислав Дембовский получил из Москвы от Петра Очерета телеграмму: «Выезжаю двенадцатого», он сразу же позвонил на вокзал, чтобы навести справку, когда московский скорый проезжает Брест. Решил выехать в Тересполь — на первую польскую станцию после Буга — и там встретить Петра.