Жить и сгореть в Калифорнии
Шрифт:
Вначале мать-природа сжигает нас, потом смывает.
— А ты был бы не против, правда, Джек?
Они стоят на улице возле гаража.
Над ними высятся громады домов, неотличимых друг от друга.
— Может, и так, — говорит Джек.
Может, это предотвратило бы гибель Стрэндс.
На двери гаража объявление:
Владельцев одноместных гаражей просим убирать свои транспортные средства в гаражи, а не ставить их на улице. Гаражи предназначены для машин, и превращать их в сёрфинг-склад — непозволительно.
Союз домовладельцев.
—
— Да, я там пару досок держу, — говорит Джек.
Дом многоквартирный, а кухня Джека приходится как раз над гаражами. Он щелкает кнопкой дистанционного пульта, и дверь гаража распахивается с металлическим скрежетом.
Сёрфинг-склад, думает Летти, неплохо сказано.
На козлах громоздятся большие доски, и еще несколько висят по стенам на полках. В гараже пахнет лаком и политурой. На стенах старые плакаты с изображениями спортсменов-сёрфингистов.
— Ты все такой же, Джек, — говорит Летти.
— Вот самая лучшая, — говорит Джек и проводит рукой по старой доске, подпертой двумя козлами. Доска трехсоставная, темное дерево поблескивает на свету — безукоризненно выделанное, без заметных швов. Превосходная работа. На ней надпись: «делал Дейл Велзи, 1957».
— Отцовская?
— Угу.
— Помню я все это.
— Вижу, что помнишь.
— Ты никак от прошлого не отделаешься, — говорит она.
— Тогда было лучше.
— Пусть так.
Одолев шестнадцать бетонных ступеней, они оказываются перед дверью Джека.
Его комплекс зовется «корпус С — Адмиралтейский». Справа, как входишь в квартиру, — кухня, небольшая, но из окна виден тупик высоких зданий, а в ясную погоду на востоке вырисовывается Седловина. Слева обеденная ниша и гостиная с камином, спальня слева от гостиной.
Раздвижные стеклянные двери ведут на веранду.
— Mira! [19] — воскликнула Летти. — Ну и вид отсюда! Восторг да и только!
19
Здорово, удивительно (исп.).
Она выходит на веранду.
— Ага, — говорит Джек, кивком указывая на ряды торговых точек справа, протянувшихся по Голден-Лантерн. — И рынок Хьюза просматривается, и «Королевский бургер», и химчистка. Когда ветер западный, можно горелым жирком из «Бургера» наслаждаться. А при восточном ветре несет чесноком из итальянского ресторанчика.
— Да брось ты, — говорит Летти, потому что вид с веранды действительно восхитительный.
Если не глядеть на торговые точки и кондоминиумы на склоне, а устремлять взгляд прямо перед собой, видишь просторы океана, справа различаешь остров Каталину, а впереди — остров Сан-Клементе. За взгорком слева — гавань Дана-Пойнта, а дальше, до самой Мексики, — безлюдный пустынный берег.
— Наверно, здесь на закате особенно красиво, — говорит Летти.
— Здесь хорошо, — говорит Джек. — Зимой океан пучится, вздымается синим шлагбаумом. Он в двух милях отсюда, но различить
— Неужели? Такой вид на миллион долларов тянет.
«Берлога» обошлась ему в 260 тысяч — по здешним меркам, дешево.
— По-моему, я сейчас опять зареву, — говорит Летти.
— Хочешь, чтоб я с тобой побыл или одной остаться?
— Одной.
У него на языке вертится: «Mi casa es su casa», [20] но он решает промолчать.
— Располагайся, как хочешь, — говорит Джек.
— Но я не собиралась гнать тебя отсюда.
— У меня есть кое-какие дела внизу, — говорит он. — Если понадоблюсь, стукни в пол или еще как-нибудь дай знать. Я услышу.
— Ладно.
Он спешит уйти, потому что уже на этом «ладно» голос ее дрожит, а глаза наполняются слезами. Он идет в гараж и начинает шлифовать доску. Берет наждачную бумагу, обертывает ее вокруг куска дерева и начинает водить ею взад-вперед. Медленно, без нажима. Он входит в ритм, превращая старый бальзовый чурбан в гладкую и законченную доску.
20
«Мой дом — твой дом» (исп.).
Сверху до него доносятся рыдания. Рыдания, вопли и звук швыряемых подушек и простой домашней утвари, и все это так громко, что можно ожидать звонка из Союза домовладельцев со строгим внушением — дескать, незачем превращать кондоминиум в дом скорби, а столь откровенные горестные вопли нарушают покой жильцов и правила поведения в закрытых помещениях.
Через полтора часа вопли стихают.
Выждав еще двадцать минут, Джек поднимается наверх.
Она спит на кушетке.
Лицо распухло от слез, глаза превратились в щелки, но, так или иначе, они закрыты. Черные волосы разметались по подушке.
Глядеть на нее спящую — это и наслаждение, и боль. Спящая Летти — это как тлеющий огонь, вот-вот готовый вспыхнуть, ждущий только повода. Это помнилось ему еще с тех пор, когда они были вместе и он просыпался раньше нее, глядел на нее и думал, за что ему такое счастье — такая красивая, такая хорошая девушка.
И через двенадцать лет он думает: я все еще люблю ее.
И что же? Я отшвырнул ее от себя, вышвырнул, как швыряют что-нибудь в океан, а вот теперь волна выбросила ее опять на мой кусочек береговой полосы. Жизнь дарит тебе опять нечто, тобой не заслуженное.
Не давай себе увлечься, думает он. Охолони. Она вернулась не потому, что любит тебя, а потому, что ты ей нужен.
Потому что произошел пожар, в котором сгорела ее сестра.
Из шкафа в передней он достает лишнее одеяло и укрывает ее.
Ее рассказ ничего не меняет. За плечами у Пам — алкоголизм и наркомания. В ее крови обнаружены и алкоголь, и наркотик.
И этотрассказ Летти изменить не в силах.
Единственно правдивым в своем рассказе, и Джек это знает точно, может быть только огонь.