Жить на свете стоит
Шрифт:
– Ты знаешь, что удивительно, – заговорила она, возвращаясь к Максиму, – я несколько лет никуда не выезжала, и вот стоило только собраться, как тут же какие-то препятствия.
– Ну, как ты видишь, тут таких везунчиков полный аэропорт, – улыбнулся Максим, снова беря ее за руку, – ничего, не волнуйся, улетим рано или поздно. И в Праге я сразу тебя в ресторанчик потащу. Знаю один – небольшой, но стильный. Старый, еще до войны открылся. Там афиши на стенах американские, а кухня – местная вперемешку с гамбургерами. Америкосы туда любят захаживать. Меня это удивляло всегда:
Вылететь им удалось только назавтра к обеду, Ника чувствовала себя разбитой и уставшей, ей уже не хотелось ни Праги, ни ужина – только постель и сон часов на десять-двенадцать.
Отлично говоривший по-чешски Максим быстро нашел такси, забрал багаж, объяснил водителю, куда ехать, и сел рядом с Никой. Та незаметно для себя положила голову на его плечо и мгновенно уснула.
Глаза она открыла в незнакомом помещении, лежа на большой кровати, прикрытая клетчатым пледом. Ника села и огляделась. Светлая просторная комната с желтоватой газовой занавеской на окне, а через нее пробивается луч уже садящегося солнца. И крыша соседнего дома видна – красная, черепичная. Нику от этого зрелища охватила такая нежность и такое спокойствие, что она заплакала. Идеальное место, идеальная комната…
– Ну как, соня? Открыла глаза? – На пороге стоял Максим с мокрыми после душа волосами, свежий и словно не испытавший тягот двух перелетов и многочасового ожидания в аэропорту.
– Ты меня на руках принес? – удивилась Ника. – Я даже не почувствовала.
– Да ты спала, как дальнобойщик после рейса, – захохотал Гавриленко, застегивая пуговки на голубой майке-поло. – Уложил тебя, а ты даже не пошевелилась ни разу.
– Прости, я так измучилась за последнее время…
– Все в порядке. Но давай не будем тратить время на болтовню. Иди в душ, потом квартиру посмотришь, и пойдем ужинать. Я проголодался страшно.
Вспомнив, что полноценно они ели в последний раз в Мюнхене, Ника испытала угрызения совести и мгновенно убежала в душ, прихватив с собой косметичку.
В ванной, к ее удивлению, оказался халат, полотенца и разные шампуни, гели и прочее. Приняв душ, она вышла и с любопытством огляделась. Ванна находилась напротив входной двери, налево от нее была большая гостиная, совмещенная с кухней – белая мебель, плита, холодильник, большой стол на шестерых, а вдоль одной из стен – черный мягкий диван с красными подушками, низкий длинный журнальный стол, напротив – телевизор на кронштейне и тумба с ящиками. Комната была типа мансарды, потолок чуть скошен, и над окном образовывался козырек. Отодвинув штору, Ника обнаружила за окном ящичек с бархатцами, а внизу – двор в виде колодца. Это ей страшно понравилось.
– Ну как вид? – спросил Максим, появляясь откуда-то из глубины квартиры.
– Отлично, – честно созналась Ника, – ты даже не представляешь, что я сейчас попала в свою детскую мечту.
– О, значит, я все же добрый сказочник, это радует. Идем смотреть дальше. –
Возле входной двери слева оказалась еще одна комната, оформленная как небольшой кабинет. Одна из стен была полностью заставлена стеллажами, забитыми книгами, у окна находился небольшой стол, слева от него – маленький декоративный камин и кресло возле него, а в самом углу – узкий шкаф-колонка.
– Нравится?
Ника ничего не сказала. О такой квартире она могла только мечтать – воплощенное счастье и уют.
– Здесь кто-то живет?
– Да. Ты живешь.
– Нет, я не о том… в ванной полотенца…
– Ника, ты столько вопросов задаешь! Ну, это была моя квартира, я сюда отдыхать приезжал. Теперь она твоя. Осталось только с гражданством разобраться. Кстати, дай мне свой российский паспорт.
– Зачем?
– Он тебе больше не нужен. Скоро ты станешь гражданкой Чешской Республики.
– Но… почему?
– Потому что. Я улетаю через три дня, мне нужно подбить итоги с моим дорогим «папой», а потом я приеду сюда и поселюсь в другом месте, чтобы тебя не смущать. – Максим обнял Нику за плечи и поцеловал в макушку. – Ну, скажи: такой план тебе подходит?
– Нет.
– То есть?
– Я не хочу, чтобы ты жил в другом месте, – тихо проговорила Ника, прижимаясь щекой к его руке.
Гавриленко развернул ее, внимательно посмотрел в глаза:
– Ты это серьезно?
– Вполне.
– Значит, в Праге я тебя устраиваю в качестве спутника жизни?
– В Праге устраиваешь.
– Отлично. Больше ничего знать не хочу. Одевайся, идем ужинать.
Они долго сидели в небольшом уютном ресторанчике, где хозяин, он же бармен и официант, то и дело приносил им свежее темное пиво и спрашивал, не хотят ли они еще чего-нибудь.
– Что это он так носится? Вон америкосы сидят, так к ним он с брезгливой миной подошел, – заметила Ника, и Максим улыбнулся:
– Так говорю же: дикие люди, гамбургеры жрут, картошкой заедают. А мы с тобой как местные, гуляш с кнедликами, пиво темное. Да и обращаюсь я к нему по-чешски.
– Довольно простой язык, кстати, – заметила Ника, окуная кусочек кнедлика в восхитительный острый соус гуляша.
– Я думаю, ты быстро научишься. Ника, давай поженимся? – вдруг попросил Максим, глядя ей в лицо, и Стахова отложила вилку:
– Так… сразу?
– Нет, почему? Не сегодня. Я вернусь из Москвы, и мы с тобой тут поженимся. Привезу тебе красивое колечко…
– Не в колечке дело. Если на то пошло, я могу довольствоваться и медным. Я просто себя перестала понимать. Еще месяц назад я осмеяла бы тебя и выгнала… Но сейчас… Понимаешь, я не хочу выходить за тебя из благодарности. Не хочу, чтобы ты так думал.
– А кто сказал, что я так думаю? Неужели я совсем не нравлюсь тебе?
– Максим… это другое. Ты мне не просто нравишься. Но так уж сложилось, что между нами только моя благодарность…
– Какая ты иногда бываешь глупая, Ника. Помнится, с месяц назад я сказал, что нашел женщину, с которой хочу прожить жизнь, – чем тебе не признание?