Жить на свете стоит
Шрифт:
Ника закурила, стараясь не заплакать. Она снова все портила. Сама предложила жить вместе, а замуж выйти отказалась.
– Хорошо, давай поступим так. Я не буду тебя торопить. Мы просто поживем вместе, и ты в любой момент сможешь либо выставить меня из квартиры, либо принять мое предложение выйти замуж. Так пойдет? – Максим чуть склонил голову и ждал ответа.
– Да. Так пойдет.
– Ну и отлично. А теперь давай отметим это и немножко выпьем. – Он подозвал хозяина и попросил бутылку шампанского.
– Не свалимся? После пива-то? –
– Не свалимся.
Домой они возвращались в обнимку, плутали по узким улочкам, так как Максим заставил Нику быть проводником, а та совершенно не помнила дороги. Добравшись наконец до дома и заперев за собой дверь, они повалились на кровать в спальне и так и уснули, не сумев даже раздеться.
– Куда это подевался твой крестник? Вторые сутки ни слуху ни духу.
– А черт его разберет, – Иван Никитич раздраженно постукивал пальцами по столешнице, – может, залег с телкой какой, у него бывает.
– А ты не думаешь, что он коровушку нашу резвую куда-то спрятал?
– Да ну! Это ерунда.
– Тогда почему ее тоже нигде нет? Квартира ее подружки пуста, мои парни там были. В квартире Стаховой вообще пусто, как будто там никто не живет больше. Тебе ни о чем это не говорит?
– Могла домой уехать от греха.
– Ну, дай бог, дай бог.
Утром Ника проснулась от тошноты. «О, господи, только не похмелье! Это самое ужасное из всего, что со мной было», – подумала она, отправляясь в ванную. Тошнило сильнее, голова кружилась, но Ника мужественно приняла холодный душ и почувствовала, что ей стало легче.
– Похоже, отделаюсь легким испугом, – решила она и отправилась варить кофе.
Максим еще спал, и ей не хотелось его будить. Не хотелось продолжать вчерашний разговор. Ника понимала, что рано или поздно придется вернуться к этому, но не сегодня, не сейчас. К счастью, у проснувшегося Гавриленко в мыслях тоже было нечто иное.
Приняв душ, он подсел на диван к Нике, прихватив чашку кофе:
– Как спалось?
– Ты знаешь, отлично. А больше всего меня поражает вид крыши, залитой солнцем. Настроение становится таким… легким.
– Мне тоже всегда нравился этот вид. В Москве такого не найдешь даже за очень большие деньги.
– Какие у нас планы? – поинтересовалась Ника, отставляя пустую чашку на столик.
– Пойдем гулять. Покажу тебе, где здесь что. Ну и на Карлов мост сходим, это потрясающее место. Правда, там многолюдно сейчас – сезон, туристы.
– Я переживу, – улыбнулась Ника.
– Тогда ищи в чемодане удобную обувь.
Они уже почти
– Что с тобой? – обжигаясь очередным кусочком сахарного теста, спросил Максим.
– Мне показалось, я сейчас видела Леню.
– Ничего удивительного. Он здесь, – спокойно ответил Максим, – я же не могу оставить тебя без присмотра.
– Мог бы предупредить, кстати.
– Виноват, каюсь. – Он ловко сунул Нике в рот кусочек трдельника и улыбнулся. – Ну, скажи – вкусно? Я их обожаю. Могу, наверное, с десяток съесть.
– Хорошо тебе, рисковать особо нечем. А вот я через месячишко при здешней кормежке начну новые вещи покупать. А-ля балахон, – печально отозвалась Ника, дожевывая лакомство. – Хорошо еще, что я без комплексов, а то совсем бы дело труба…
– Вот это мне в тебе и нравится. То, что ты естественная, что тебе все равно, что другие говорят. Ты себя принимаешь такой, какая есть. Гармония.
Они остановились у перил, смотрели на медленно текущую воду, на лебедей, устроивших лежанку на прогретых солнцем каменных плитах берега, на плывущие лодочки, полные туристов. Вокруг все дышало покоем, хотя на мосту было многолюдно. Вот прошли группой тихие японцы, организованно остановились у большого креста, сделали снимки, так же тихо двинулись дальше. Вот какая-то полусумасшедшая европейская мамаша, путешествующая с огромным рюкзаком и целой стайкой детей, младший из которых лежал в коляске и сонно посасывал палец, в то время как остальные носились всюду, напоминая чертенят. Мамаша в длинной юбке и с распущенными, давно не мытыми рыжеватыми волосами гортанно кричала что-то, не обращая внимания на окружающих.
– Свобода, – фыркнула Ника, глазами указывая Максиму на забавное зрелище.
– Идиотизм это, а не свобода. Никогда не понимал такого.
– Все-таки мы зашоренные какие-то. Люди живут так, как им удобно, не обращают внимания на чужое мнение.
– Ник, ну ты загнула. Я вот, может, голым люблю ходить. Но это идет, мягко говоря, вразрез с моралью.
– А ты любишь ходить голым? – ухмыльнулась Ника, прижимаясь к нему.
– Ну, к примеру…
– А жаль, что только к примеру, – шутливо шепнула она, и Максим рассмеялся:
– Если попросишь, дома продемонстрирую.
Они обнялись и пошли дальше, мимо «живых статуй», мимо колоритного шарманщика, крутившего ручку огромной шарманки, мимо стендов с открытками, бусами, стеклянными пилочками для ногтей и прочей мелкой сувениркой. Максим остановился возле одного и снял с черной ткани сережки – длинные тонкие капли из голубоватого стекла, внутри которых переливался перемешанный блестками речной песок:
– Смотри, какая красота.
Он вставил серьги Нике в уши, убрал волосы и, одобрив увиденное, заплатил продавцу.