Живая душа
Шрифт:
Как утих зной и ушла пастись мать, косуленок не слышал. Он спал и спал. Скатилось за степь солнце, потухло небо. Прохладная ночь разбудила косуленка. Он очнулся и, упираясь копытцами в мягкий дерн, встал на дрожащие ноги. Темная глубина тальников, открывшаяся косуленку, напугала его. Он запищал, и из травы бесшумно появилась косуля.
С трудом переставив непомерно длинные ноги, косуленок сунулся под брюхо матери, но она чуть отпрянула в сторону. Косуленок вновь потянулся к заветному соску, переступив через примятую траву, но косуля снова отошла в темноту, увлекая его за собой. Путаясь в густой осоке, косуленок настойчиво тянулся
После пыльной дороги, пробитой напрямую через пшеничные поля, от густо-зеленых тальников пахнуло прохладой, и мальчик высунулся из машины.
– Гляди, здесь кочкара! – предупредил его дед. – Тряхнет – и сыграешь подбородком, прикусишь язык.
Мальчик отвалился на сиденье, и тут же машину закачало на невидимых в траве кочках.
Дед выключил скорость и заглушил мотор.
– Послушаем жаворонков, – пояснил он, открывая дверцу.
В предвечерней прохладе особенно остро пахли цветущие тальники и свежая, набравшая силу трава.
– Слышишь, журчит? – Дед сладко прижмурился, наклонил голову, поворачивая ухо вверх. – И не один…
И в этот момент мальчик увидел оранжевого зверя, поднявшегося из-за куста, длинноногого, лопоухого, с большими темными глазами, и обмер от легкого испуга и восторга. Он ничего не успел сказать деду: тот сам увидел животное.
– Коза дикая, – прошептал дед, наклоняясь. – Лёжка у нее была под кустом, а мы подъехали.
Косуля как-то не торопилась скрываться. Она ковыляла вдоль ивняков, припадая на одну ногу.
– Ясно, – дед улыбнулся, – маленький у нее где-то.
– Давай поищем! – Глаза у мальчика заблестели нетерпеливой радостью. – Может, найдем!
– А зачем? – Дед отвернулся. – Их трогать нельзя: баловство это – игра со зверем.
По тому, как дед нахмурился, мальчик понял, что дело это запретное, но желание увидеть маленького косуленка не уменьшилось. Наоборот – оно еще больше распаляло его.
– А мы трогать не будем. Только посмотрим…
Мальчик жил в деревне, через двор от деда, егеря охотничьего участка, – и большей частью пропадал у него. Был он первым внуком, и конечно же дед не мог отказать его настойчивой просьбе.
– Да где его в кустах найдешь? – пытался сопротивляться дед, вылезая, однако, из машины.
Косуля в это время уже скрылась в тальниках. Мальчик тоже толкнул свою дверцу и выпрыгнул в густую траву. Тяжелые оводы тут же загудели возле его лица, мельтеша перед глазами. Настоянный на травах воздух опахнул тонким ароматом.
– Рядом с собой она косулят держать не будет, – рассуждал дед, осматриваясь. – Где-нибудь в траве, среди кустов, запрятала.
Они пошли в заросли. Со всех сторон к ним подступали плотные ивняки. Тоненько зазудели оранжевые комарики, поднимаясь из травы.
– Нет, брат, без собаки тут делать нечего, комаров ежели кормить с паутами да ноги царапать… – Дед махнул рукой. – Сам видишь: напрасное дело. Где в таком дуреломе найти притаившегося козуленка…
Мальчик остановился, поняв его правоту.
– Зря мы Пиратку не взяли! Он вон как просился.
– Так мы же с тобой поехали угодья
В дикой природе животные узнают друг друга по разным признакам, недоступным людям. Родившийся в тальниках косуленок был еще мал, но унаследовал все, что нужно вольному зверю. Он часто шевелил стоячими ушами, которые у него были особенно большими, поворачивал их в разных направлениях и улавливал шорохи в траве и кустах, раздувая ноздри, принюхивался к лавине наплывающих потоков воздуха и угадывал малейшие изменения в поведении матери.
С далеких полей доносились тягучие раздражающие звуки, и длинноухий косуленок чувствовал, как напрягалась мать, вздрагивая всей кожей, отчего густая ее шерсть мягко переливалась, и ему становилось жутко. Непонятный страх перед этими звуками охватывал косуленка, и он затаивался в траве, а косуля хотя и тревожилась, но не пыталась бежать или прятаться: звуки были далекими.
Часто, просыпаясь, он не обнаруживал матери и долго лежал, затаившись, посматривал сквозь густые стебли травы, боясь подняться и обнаружить себя. Когда голод становился невыносимым, косуленок издавал короткий писк, еще больше вжимаясь в траву, и косуля прибегала, кормила его молоком и вылизывала. Насосавшись, Длинноухий засыпал, и косуля осторожно уходила на край поляны, в кусты. Там она делала лёжку. Так было безопаснее. Ее большое тело издавало сильный запах, который мог приманить хищников – рысь ли, волка, а косуленок был еще слишком слабым, чтобы в случае опасности спастись бегством. Только поздно вечером, когда накатывалась прохлада, мать возвращалась к Длинноухому, и он притулялся ей под брюхо и засыпал.
Как-то косуленок решился и встал на ноги. Солнце сверкнуло в его выпуклых глазах неистовым блеском, и на миг косуленку показалось все черным и страшным. Он мелко-мелко задрожал всей кожей, но все же сделал несколько шагов в сторону. Чернота в глазах пропала. Сочная зелень поманила Длинноухого. Косуленок прошел немного, и тут его нос уловил резкий, неприятный и пугающий запах. Кто-то тихо зашуршал травой впереди, и Длинноухий увидел большие желтые глаза, торчащие уши… Он обомлел от страха и запищал с хрипом, грубо. Послышался легкий бег, и тень матери упала на косуленка. Желтые глаза вмиг исчезли. Только злой, обиженный лай донесся до косуленка. Он не знал, что это был красный лис, давно живущий в этих тальниках, не знал, что встреча с ним смертельно опасна, но испугался. Инстинкт заставил Длинноухого позвать на помощь мать, и она прибежала, а лисовин побоялся ударов ее острых копыт.
Мало-помалу косуленок стал жевать траву, отыскивая сочные листья, а когда наступили светлые ночи, мать начала водить его к маленькой луже посреди болотца.
Обычно они стояли долго, прислушиваясь и принюхиваясь. Сырой туман, поднимаясь из густой травы, увлажнял шерстку, попадал на ноздри и дразнил Длинноухого. Ему все больше и больше хотелось пить. Это желание становилось настолько сильным, что косуленок готов был запищать от нетерпения. Но без сигнала матери он не двигался с места. Только с ней косуленок чувствовал себя спокойно, только ей он мог довериться, потому что жизнь в дикой природе без опыта невозможна.