Живая душа

Трутнев Лев

Петух резко ударил крыльями о землю и, почувствовав острую боль в спине, невероятным усилием выскользнул из-под навалившейся на него тяжести, взлетел. Когтистая лапа едва не зацепила его в воздухе, но глухарь уже нырнул под мохнатую ветку ели и стал набирать высоту. Злое мяуканье донеслось до него, и краем зрения петух увидел у горелого пня крупного зверя. Сухие сучья валежины помешали рыси сделать сильный и точный прыжок и быстро захватить пастью голову глухаря. Обозленный кот лишь помочился на птичью купальницу и мягко двинулся дальше.

Глухарь, усевшись на самую макушку огромной лиственницы, в страхе посматривал вниз. Слегка поцарапанная когтями спина саднила, но опасный урок пробудил в нем присущую этим древним птицам чуткую осторожность.

* * *

Шквальный

ветер шумел вверху, разматывая туда-сюда густой хвойный лапник, а понизу гулял тугой гул от его напористого хода.

Глухарь залег между двумя моховыми подушками и слушал это буйство стихий, встревоженный и чуткий пуще обычного. Именно в такую шалую погоду в лесу зарождаются самые необычные звуки: от слабых, едва шелестящих, до оглушительно-вязких, мешающих слушать, и, пользуясь этой какофонией, настойчивей и уверенней рыскают в своих владениях хищники.

Лесная куница гибко прошмыгнула по мшистой колодине совсем недалеко от затаившегося глухаря, но не заметила его и не почуяла. Слишком неустойчиво трепетал воздух под буйными хлопками верхового ветра. Петух, внимательно проследивший ход хищницы, не шевельнулся, напружинившись, готовый в любой момент сорваться в тугом взлете. Он пригрелся и знал, что в такую бурную погоду на деревьях неспокойно-ветрено и знобко. Даже мелкие пичуги, всегда порхающие по верхним веткам, спустились вниз, поближе к земле. В это время где-то совсем недалеко ухнул жутким и сиплым голосом филин, и глухарь еще плотнее вжался в мягкий мох. Неподвижный, прикрытый сверху ветками низкорослой черники, он был недоступен даже зоркому глазу этой опасной для глухарей птицы.

С бурей прилетели сумерки, затемнили бор, размыли его ткань, спрятали тревожное трепыхание веток, лишь звуки остались прежними – жуткими и пугающими.

2

Эту странную песню молодой петух услышал на исходе тихой звездной ночи и заволновался. Неясные ее звуки взбудоражили глухаря.

Обычно спокойный и осторожный, он смело взлетел на толстый сук кряжистой сосны и вытянулся на нем, слушая. Звуки текли робко, едва пробиваясь сквозь хвою спавшего леса, дробные, шелестящие, повторяющиеся. Они пронизывали и встряхивали все горячее тело глухаря, поднимая в нем неуемную дрожь и сладкую истому. Расслабленный, с опущенными крыльями, поднятым хвостом, трепетно бьющимся сердцем, петух возбужденно ходил по суку от ствола дерева к шатким веткам и назад, вытягивая шею и задирая голову. В груди у него бился зажатый спазмами воздух, мешавший выплеснуться новым, никогда еще не вырывавшимся из его горла звукам. С великим трудом, со сладкой болью выдохнул глухарь этот спазм, не то крякнув, не то хрюкнув, и снова стал слушать, медленно, как заводной, перемещаясь по суку.

Быстро светало. Темные вершины деревьев заалели, загорелись красноватым отблеском. Странная песня текла и текла, потопляя все другие звуки, и петух не выдержал, полетел в ту сторону, откуда она наплывала.

Почти на самой вершине могучей лиственницы он заметил другого глухаря с вытянутой вверх шеей и прилепился на сосенку, разглядывая певца. Именно он, этот темный крупный петух, тянул удивительную песню, взбудоражившую молодого глухаря. В стороне, на усыхающей сосне, сидел еще один глухарь, но он молчал.

Молодой петух своим неосторожным прилетом потревожил токовика, и тот замолк, разглядывая незваных слушателей. Мудрый и опытный старик понял, что на его песню прилетели молодые самцы. Да и не зазывал он копалух. Песня была не брачной, осенней: настоящий ток у глухарей весной. Старик встряхнулся и стал склевывать мягкую хвою, уже прихваченную морозцем.

* * *

Вечер опалил закатным огнем острые вершины леса. Дневавший у валежины петух услышал хлопанье крыльев и запрыгнул на колодину. Он увидел, как его соседи – старый и молодой глухари – низом полетели куда-то в сторону, и тоже взлетел. Что-то тянуло петуха к этим одиноким, таким же, как он, птицам. Не упуская соседей из виду,

глухарь летел низом, лавируя между освещенными стволами деревьев. Широкое пространство открылось впереди, мелькнула залитая солнцем искристая гладь воды, и птицы спланировали на самый ее край, на желтый песчаный откос.

Старик долго сидел, как черная головешка, слушая и осматриваясь. Подражали ему и молодые. Но было тихо и спокойно. Лишь вода слабо журчала в речке, укатываясь в таежные дали. Старик тяжело пошел по песку, взрыхляя его лапами, клюнул что-то. Молодой петух тоже заметил темное пятнышко в песке и попробовал его клювом. Это был обкатанный водой камешек. Глухарь проглотил его и почувствовал приятную тяжесть в зобу. Ему захотелось найти еще такой же камешек, и он тоже пошел по песку.

Увлекшись поиском камешков, нужных для перетирания грубой зимней пищи, глухари не встревожились от нарастающего рокота мотора за речной излучиной, и, лишь когда лодка вывернулась из-за мыса в опасной близости от них, старый токовик взлетел, шумно захлопав крыльями. Почти в тот же момент прогремели выстрелы. Молодой петух успел нырнуть в заросли кустарников и там скрыться. Второй глухарь остался на песке.

* * *

Теперь они жили вдвоем: старый токовик и молодой петух. Других глухарей выбили и разогнали охотники с собаками. Нередко птицы видели их из своих укрытий, слышали выстрелы, но старый глухарь был опытен и, опускаясь на землю, не давал следа, который могла бы учуять собака. Подражал ему и молодой петух. Бывали случаи, когда охотники двигались прямо на них, и тогда глухари убегали в чащобу и только там взлетали, опередив и собаку, и охотника.

Ночами стали подкрадываться морозы. Ушли в лесную подстилку насекомые, опали во мхи ягоды, одна клюква осталась на болоте, и глухари стали склевывать сладкие листья осин и лиственничную хвою, летать на край леса, к клюквенным полянам. Добывали они и камешки, пополняя их запас в мускулистом желудке. Но теперь они вылетали на проселочные дороги, так как речные отмели посещались охотниками на моторных лодках и часто подстывали от ночных заморозков, недоступно твердея.

Тихим холодным вечером оба петуха бродили по старому взвозу одной из лесовозных дорог и не заметили, как из-за поворота тихо вывернула машина-вездеход. Щелчок выстрела малокалиберной винтовки лишь потревожил глухарей, но не спугнул. Насторожившись, они оглядывали лес, но зеленый, под цвет осеннего бора, автомобиль так сливался с постаревшей хвоей, что его трудно было отличить от обычных кустов. Пуля от второго выстрела ударилась совсем близко от токовика. Он подпрыгнул и, склонив голову набок, пытался разглядеть, что это взрыло песок рядом с ним. Третья пуля пробила глухаря насквозь. Он дернулся, закинул крупную голову на спину и мелко забил крыльями по песку. Только после этого молодой петух вышел из странного оцепенения и сорвался с места в резком взлете. Прозвучавший ему вдогонку ружейный дублет лишь отрубил мелкие ветки от молодой елки, заслонившей глухаря.

* * *

Ночью пошел снег. Мягкий и холодный, он мелко сеялся через хаотическое переплетение веток и едва долетал до лесной подстилки. Глухарь, подняв голову, с удивлением наблюдал за ним, пробовал снежинки клювом и плотнее вжимался в сухой податливый мох. Это был его последний теплый ночлег.

3

Зима укрыла и клюквенные поляны на болоте, и лесные мшаники, и заброшенные проселки, и пески речных берегов. Убитые морозом, слетели с лиственниц сладкие иголки, опали приятно-горькие листья осин. Глухарь стал склевывать сосновую хвою, верхушечные ее почки и молодые шишечки. Один раз он вылетел на опушку бора, где росли рябиннники и боярка, но на него попытался напасть пролётный орлан. Только кустарник спас петуха, преградив путь широким крыльям хищника. После этого случая мошник [61] старался придерживаться самых глухих лесных мест.

61

Мошник – одно из названий глухаря (спец.)