Живая память
Шрифт:
— С какой же это силой! Чем его?.. — ахнул Воробьев.— Снарядом и авиабомбой?..
— Войной, брат, — буркнул капитан. — Силой ненависти. Пошли, пошли, некогда.
Овраг вывел на проселочную дорогу. И снова только одного младшего лейтенанта изумило, что здесь, в двух шагах от передовой, сидели на платформе разбитого грузовика женщины, усталые дети моргали сонными, ничего не видящими глазами.
Воробьев поравнялся с капитаном и спросил тихо:
— Товарищ капитан, откуда они?
Капитан не сразу расслышал.
— Что
— Почему они тут, мирные люди, товарищ капитан?
— Сто тысяч «как» и двести «почему»... — устало усмехнулся капитан. — Просто вышли на прогулку. Дышать свежим воздухом, опят пособирать.
Юноша обиженно прикусил губу. Капитан добавил мягче:
— Куда люди могут убежать от войны? Только на восток.
Он стал поторапливать сидящих:
— Битте, фрау! Тут кампф — война. Идите, идите! — и показал рукой на восток.
Женщины покорно встали. Привычные к дисциплине, они понимали, что находятся в зоне огня. Только усталым детям было трудно подняться. Капитан помог мальчику лет десяти надеть лямки тяжелого рюкзака.
— Ну-ка, художник, вставай. Иди, иди, тут, брат, настоящая война.
— Почему художник? Вы его знаете? — снова не удержался от расспросов младший лейтенант.
Капитан не ответил. За опушкой леса, где проходили траншеи боевого охранения, ударили пулеметы. На обочину оврага шлепнулась мина, за ней, ближе, — вторая... Офицеры заспешили вперед, к морю, понурые женщины с детьми двинулись в обратную сторону — на восток.
Навстречу офицерам, тоже на восток, шли два бойца с носилками, на которых лежал юноша. Шинель сползла и обнажила бледное лицо погибшего. Пронзительно-синие, широко распахнутые глаза уже не видели ни тяжелых, грязных облаков на небе, ни дороги и встречных людей на земле; на юном лице застыло выражение горестного недоумения.
Младший лейтенант остановился. Снял шапку. Капитан взглянул на него, потом на погибшего. «Ровесники!»— подумал он с какой-то незнаемой ранее болью, от которой даже вздрогнул, хотя сколько уже видел погибших, таких же вот юношей. Глотнув, будто что-то першило в горле, он крикнул Воробьеву:
— Ну, что уставился! Не знал, куда тебя направили? Ну-ка марш вперед, живо!
— Товарищ капитан, да ведь... Он уже совершил свой подвиг... — Младший лейтенант надел шапку, когда носилки скрылись из виду, оглянулся.
— Подвиг, подвиг, — не сдержался капитан. — Тут воевать надо. Тут грязь, огонь, мясорубка…
...Последний вечер перед боем. Командиры подразделений трижды все проверили и перепроверили. Доложили о готовности и еще раз вернулись к деталям завтрашнего прорыва к морю.
На войне нет мелочей, четко исполняются все приказы, только одно распоряжение выполняется с трудом. Перед боем надо отдыхать, а сон не приходит, хоть ты что!..
Наперекор Уставу ведет себя и гармонь: все поет и поет «...про улыбку твою и глаза...». А письма? Почему-то всем хочется писать родным
Капитан приказал вызвать Воробьева и сел за стол, большую часть которого занимала карта и бумаги, а справа на краю жались чайник и кружка.
— Товарищ капитан, младший лейтенант Воробьев по вашему приказанию явился.
Голос звучал слишком звонко. «Чему он радуется?»— удивился капитан, но лицо его сохранило замкнутое, официальное выражение.
— Ну, как самочувствие, товарищ младший лейтенант?
— Готов к выполнению боевого задания, товарищ капитан.
— С выполнением погодите. Скажите мне вот что. В училище как у вас?.. Например, с дисциплиной?
— Взысканий не имел, товарищ капитан.
— И даже на губе ни разу не сидели?
— Товарищ капитан! За время службы в армии никаких взысканий не было.
— Кстати, разведчикам и гауптвахта не противопоказана. Сидеть — сидели, воевать — воюют. Это между прочим...
— Этот мой недостаток исправлять не собираюсь, товарищ капитан. — Голос звучал вызывающе.
Капитан встал и сказал сухо:
— Так-так. Хорошо, товарищ младший лейтенант. У нас нет вакантной должности командира взвода разведчиков. Вы пойдете обратно в штаб дивизии, а оттуда в армейский резерв. Вот вам пакет.
— Раз... разрешите, — голос задрожал, — обратиться по этому вопросу к командиру полка.
— Не разрешаю, — отрезал капитан. — Командир полка занят. Вопрос с ним согласован. Можете идти.
— За что, товарищ капитан?.. — Голос упал до шепота.
— Товарищ младший лейтенант, вы свободны!
Юноша козырнул и поплелся к выходу. В дверях появился замполит, но по тому, как участливо и крепко он пожал руку Воробьеву, младший лейтенант понял: даже замполит ничего не может изменить.
— Видно, хороший парень. Рвется в бой...
— А я и не говорю, что плохой. Только вот это, — Воронин ткнул пальцем в листки с текстом боевого приказа, — это не водевиль и даже не учебное заведение. Зачем ему это?..
Замполит вздохнул:
— Но кому-то надо...
А те, кому надо, с началом рассвета уже занимали исходные позиции... Солдатское ухо улавливало привычный гул перестрелки; солдатский глаз углядывал обычный, пока разворошенный войной пейзаж Восточной Пруссии: островки негустого сеяного леса, небольшие холмы, развалины домов под красной черепицей. И кругом — ни души. Но солдата не обманешь. Здесь, на шестнадцати километрах, встали лицом к лицу полки, дивизии, армии; друг против друга стояли два вражеских фронта. И нет открытых флангов. И — некуда больше отступать: или сложить оружие, или умереть. Сегодня они еще будут воевать. Что ж, воевать так воевать! На то и война.