Живая вода
Шрифт:
Одним из таких дней и был тот день, когда сидели мы с дядей Леней на обрубке бревнышка возле костра. А вскоре, собрав вещевой мешок, купив фуражку с каким-то пошловатым клеймом на подкладке — «кепи-спорт», я двинулся в путь.
Немецкий язык
Пестрый летний базар встретил меня шумом, духотой, сенной и навозной пылью. Здесь вперемешку стояли лошади, грузовики, тележки; исступленно визжали поросята; поодаль от мясных, молочных и овощных рядов толкалась барахолка. Молодой
— Бобочка! Бобочка! А вот персидская бобочка!
Куча охотников, жарко дыша друг другу в затылки, разглядывала ружье. Пожилая колхозница долго старалась заглянуть через их головы, вытягивала шею, подпрыгивала и наконец потянула одного из охотников за рукав.
— Милай, чегой-то тута продают?
Тот медленно повернулся, окинул ее ленивым взглядом и сказал:
— Аэроплан.
— А вот свежее! А вот, молодчик, утрешнее! — наперебой кричали молочницы, стоило только кинуть в их сторону обнадеживающий взгляд.
Я искал попутную машину, чтобы выехать за черту города. Наконец шоферы показали мне на грузовик, который уже подрагивал от конвульсивных усилий мотора.
— Подвези! — крикнул я издали шоферу.
Бывает так — знаешь человека с детства, а он идет мимо и отворачивается. Хочешь кивнуть, ищешь его глаза — нет!
Так и этот шофер, мой одноклассник, отворачивался, а когда наконец столкнулся со мной лицом к лицу и отвернуться было нельзя, сказал:
— Зазнался. В шляпе ходишь.
— Постой, Пашка! — оторопел я. — При чем тут шляпа?
— А при том, что ученый стал — зазнался.
Потом мы долго молчали, очень недовольные друг другом. Пашка, казалось, всецело сосредоточился на преодолении валких районных дорог.
— А у меня как не задалось в седьмом классе с немецким языком, так с тех пор и не учился, — сказал он наконец.
— Шалеешь?
— А чего? Вот сейчас ждет меня на дороге мужичок, дровишки ему надо перебросить. Полтораста возьму.
— Значит, сытно живешь?
— Хорошо. Жена пятьсот получает, я — сот девять. Да калым на машине всегда есть. Дом купил.
— Ну, Пашка, ты счастливый человек, — сказал я. — Один мой приятель по немецкому языку вот как лихо учился — в шляпе теперь, вроде меня, ходит, а нет у него ни дома, ни жены, ни калыма.
— Не везде калым бывает, — рассудительно заметил Пашка. — Чего он делает-то?
— Адвокат.
— Неужели нет калыма?
— Нет.
— Ну и дурак твой приятель.
Машина встала, осаженная хваткими тормозами.
— Вон мой мужичок голосует, — сказал Пашка. — Шагай теперь сам. Я отсюда в лес поверну.
И я шагаю.
Клязьминский городок
На высоком берегу Клязьмы, взметнув к облакам колокольню старинной церкви, стоит Клязьминский городок — древний Стародуб, некогда удельный город князей Стародубских, Рюриковичей, от которых пошли Пожарские и прочие
Был Стародуб рушен и татарами, и поляками, и просто временем, но поднимался снова и стоит поныне под именем Клязьминского городка. Снизу, с берега, приходится задирать голову, чтобы высоко на круче увидеть его дома и колокольню, окруженную березами, липами и вязами. Наверху домам стало тесно, они сползли вниз крутыми улицами, а внизу их как бы остопоривают кирпичные корпуса текстильной фабрики.
Эта фабрика всегда оттягивала из колхоза рабочую силу, и до объединения здешний колхоз иронически называли «Семь Петров», потому что в нем было только семь мужчин, и все Петры.
В сельском Совете я не застал председателя, моего давнишнего знакомого. Когда-то он руководил богатым соседним колхозом «Красное знамя», но вдруг выиграл по двум облигациям сразу восемьдесят тысяч рублей, купил в городке дом, перевез туда семью, а колхозные дела запустил. В городке все-таки выбрали его председателем Совета…
В большой прохладной комнате сидели за столами две ответственные девушки, был еще какой-то парень не у дел и молодая мамаша, санитарка больницы, пришедшая регистрировать рождение дочки Леночки.
— Хорошее имя, — сказал я.
— Редко сейчас называют Еленами, — заметила одна из ответственных девушек.
— На святую Елену родилась, вот и выбрали, — улыбнулась мамаша, приоткрывая смуглое личико девочки с пористым носиком.
— А кто отец?
— Газосварщик в МТС.
Я невольно улыбнулся. Святая Елена и сестра милосердия как-то еще вязались, а вот газовая сварка явно портила весь ансамбль.
Мне давно уже мозолил глаза большой стандартный плакат с жирной надписью: «Изучайте и охраняйте исторические памятники!» Под верхним обрезом плаката от руки было написано чернильным карандашом: «Граждане села Клязьминский городок, бывшего удельного города Стародуба! Вы живете в историческом месте!»
— А какие у вас исторические памятники? — поинтересовался я, когда мамаша ушла.
— Какие? — равнодушно переспросила ответственная девушка. — Церковь… Бугры да ямы.
— Как же называется эта церковь?
— Не знаем.
— Ну, а охраняете вы ее?
— Как же! Сторожа охраняют. Там пекарня, склады.
Таков был дан мне урок краеведения в Клязьминском городке.
Слава
Девушки, ходившие к Клязьме на ключ за водой, озорно сверкнули на меня из-под платков бедовыми глазами, и одна из них сказала:
— С полными ведрами вас встречаем. К счастью.
И это было действительно счастьем, когда за меловыми обрывами глазу открылось все сразу — и подсиненная ветром Клязьма с серебристыми чайками над ней, и кипень дубовых рощ, и груды золотистых облаков, и глубокое, словно пьющее глаза твои, небо.