Живи и люби!
Шрифт:
— Вы сказали, что очень похожи на отца, — начала Сигрид. — Что вы слишком увлечены работой и никогда не сможете быть хорошим отцом. — Для усиления эффекта она выдержала паузу, а потом продолжила: — Но мне кажется, что все это — жестокое заблуждение.
Тенгвальд снова нахмурился, но это не повлияло на решение Сигрид поделиться с ним своими мыслями. Требовалось освободить его из тюрьмы, в которую он сам себя заключил.
Видя, что она не торопится объяснить, что именно имеет в виду, Тенгвальд спросил:
— Жестокое заблуждение? Почему?
—
От этого дерзкого заявления морщинка между бровями Тенгвальда стала еще глубже.
Сигрид почесала нос.
— Точнее, вы напоминаете отца намного меньше, чем вам кажется.
Он напрочь забыл про стоявший на столике бокал и пристально посмотрел на прекрасную собеседницу. В его зеленых глазах зажглась тревога. Сигрид захотелось отвернуться, но она этого не сделала.
— Да, вы, как и отец, любите свою работу, — решительно сказала она. — Вы выбрали профессию по наследству. Я знаю, было время, когда вы проводили каждую свободную минуту в лаборатории и теплице. Полностью отдавались своим исследованиям и экспериментам. И если бы захотели, то стали бы законченным трудоголиком. Точно таким же, каким был ваш отец.
Сигрид наклонилась, поставила бокал на стол и негромко продолжила:
— Но все изменилось, как только к вам приехали двойняшки. Вы не можете не признавать этого, но…
Выражение глаз и лица Тенгвальда было непроницаемым. Она понятия не имела, как сказанное ею повлияло на его мысли и чувства. Он мог в любой момент вспыхнуть от гнева или заключить ее в объятия.
— Ваше отношение к девочкам, — сказала Сигрид, показав на потолок и имея в виду спальню, в которой крепко спали Ловиса и Лотта, — можно назвать образцом любви, доброты и внимания. Эти дети вам дороги. Что видно невооруженным глазом. Вы щедро отдаете им свое время. — Чтобы продолжить речь, ей пришлось проглотить комок в горле. — На что ваш отец не был способен.
Подбородок Тенгвальда напрягся, глаза заблестели, из груди вырвался тяжелый вздох.
— Но, Сигрид, _ срывающимся голосом проговорил он, — на такое способен каждый. Честное слово. Тут все дело в сроке. Несколько недель. Месяц-другой… Старые привычки умирают с трудом.
— Но все же умирают.
Однако это его не убедило.
Тенгвальд поднял руку и начал рассеянно поглаживать лоб.
— Я понимаю, к чему вы клоните, и очень благодарен вам за поддержку. Но согласиться с вами не могу. Разве вы никогда не слышали старую пословицу о том, что яблоко от яблони недалеко падает?
Изумленная Сигрид широко раскрыла глаза.
— Подумайте сами, что вы говорите! Да как у вас язык поворачивается? Вспомните Амалию. Вы выросли с ней в одном доме. В одной и той же обстановке.
Он положил руку на валик дивана.
— Почему это вдруг стало так важно? Я прекрасно жил один…
— Тенгвальд, это важно потому, что один вы жили вовсе не прекрасно, — ответила Сигрид.
Его тело внезапно напряглось. Похоже, это замечание ему радости не доставило. Если она правильно поняла выражение
Испугавшись, что он окончательно рассердится, Сигрид быстро объяснила:
— Я хочу сказать вот что… Мне кажется, что до приезда детей вам здесь жилось… довольно одиноко. Вы проводили время со своими растениями, вели исследования… Вы отгородились от людей. Стали отшельником. Это неестественно. И неправильно.
— Подождите минутку, — ощетинился Тенгвальд. — Я вовсе не отшельник. Я встречался с людьми. Амалия знакомила меня со своими подругами.
Лицо Сигрид приняло ироническое выражение.
— Несколько случайных свиданий с женщинами, которых вам навязывали… Разве это жизнь?
— Сигрид, мне подходит такая жизнь. Это именно то, что мне нужно.
О Боже, он все-таки рассердился… Это в ее намерения не входило.
— Тенгвальд, послушайте… Я сказала это совсем не для того, чтобы вас обидеть. Мне хотелось, чтобы вы были счастливы. Я видела, как вы общаетесь с Ловисой и Лоттой. Вы их любите.
От возбуждения у него запульсировала жилка на виске. Его глаза сузились.
— Конечно, я их люблю. Это мои племянницы, дети моей сестры. Замечательные девочки. Настоящее Божье благословение. Но это не значит, что я могу жениться и растить детей. Я не создан для того, чтобы быть отцом! — сердито выпалил он.
Стало ясно, что ситуация, в которой очутился Тенгвальд, ему чрезвычайно не нравилась. Даже если он сам не сознавал этого.
— Можете мне поверить.
Эти слова заставили Сигрид вспомнить, что теперь она верит ему, причем полностью. Тенгвальд сделал для этого очень многое.
— А вы можете поверить мне, — мягко, но решительно ответила она.
После этих слов его гнев пошел на убыль. Тенгвальд откинулся на спинку дивана и начал ждать продолжения. И Сигрид его не разочаровала.
— Вы говорили, что отец никогда не уделял вам времени. Никогда не обращал на вас внимания. Ни разу не играл с вами. — Она облизала губы. — А я собственными глазами видела, как вы играли с девочками. Учили их плавать. Бегали с ними по двору. Придумывали для них все новые и новые игры. И это доставляло вам удовольствие. Если вам было весело с Ловисой и Лоттой, то насколько приятнее вам было бы проводить время с собственными детьми? — закончила она.
Похоже, этот вопрос привел его в замешательство. Он уставился в дальний угол комнаты.
— Тенгвальд…
Сигрид умолкла. Он наверняка посмотрит на нее, когда она заговорит снова. То, что она собиралась сказать, было очень важно. Ее ожидания оправдались: стоило ей продолжить, как он обернулся.
— Вы выкроили время для этих детей. И продолжаете его выкраивать. Разговариваете с ними. Более того, вы слушаете их. Благодаря вам девочки знают, что их любят и ценят. И вы делаете это вовсе не из чувства долга или по обязанности, а потому что сами хотите этого. Вы понимаете их. Знаете, что им нужно. А что было бы, если бы вы приходились им отцом, а не дядей?