Живи и люби!
Шрифт:
Сигрид поморщилась, но он знал, что выбрал правильное слово.
— В детстве я думал, что чем-то не угодил ему. Не оправдал его ожиданий. Но это продолжалось недолго. Понимаете, отец был равнодушен не только ко мне, но и к сестре с матерью. Для него имела значение только его работа.
Тенгвальд сделал глубокий вдох, а потом с силой выдохнул.
— И тогда я решил, что единственный способ достучаться до него — это обратить на себя его внимание. Если понадобится, то силой.
От досады у него покраснело не только лицо,
— И вы сделали это, — продолжила Сигрид, — став видным специалистом в его области.
— Черт побери, почему это звучит так высокопарно?
— Тенгвальд, в том, что вы хотели обратить на себя внимание отца, нет ничего плохого. Наоборот, это делает вам честь.
— Но все годы напряженной учебы пошли коту под хвост, — пробормотал он. — Когда я был готов присоединиться к своему старику и найти с ним общий язык, он взял и протянул ноги…
— Не говорите так, Тенгвальд. На свете есть множество людей, которые с наслаждением… — ее голос дрогнул, — воспользовались бы той возможностью учиться, которая была у вас.
Что-то щелкнуло, в воздухе посыпались искры, и волосы Тенгвальда встали дыбом. В голосе Сигрид прозвучала подлинная страсть.
— Вы говорили, что вам нравится ваша работа, — напомнила она.
— Да. Я люблю ее.
— Значит, нельзя говорить, что все было ни к чему. Это несправедливо.
Тенгвальд смущенно кивнул. Внезапно у него заболело горло.
— Вы правы, — с трудом выдавил он.
Сигрид внимательно посмотрела ему в лицо и негромко проговорила:
— Тенгвальд, может быть, на самом деле вы вовсе не сердитесь на отца? Может быть, это всего лишь печаль, вызванная тем, что ваши планы найти путь к его сердцу не сбылись?
Он опустил взгляд и залюбовался изящными пальчиками, лежавшими на его руке. А потом сказал:
— Сигрид, я действительно чувствую печаль. Как будто у меня отняли часть души. На ее месте образовалась дыра, которая не заполнится никогда. Но злость я чувствую тоже. Злость, которая доводит меня до белого каления. — Он поднял глаза. — Отец мог заполнить эту дыру. Но не захотел.
В красивых глазах Сигрид блеснули слезы, и она молча сжала ему руку. Иногда слова просто не нужны.
Они сидели на солнышке и следили за девочками, гарцевавшими на воображаемых лошадях вокруг самодельного замка.
Мрачные мысли, только что владевшие Тенгвальдом, рассеялись без следа. Он ощущал бодрость, спокойствие и прилив новых сил. Благодаря Сигрид. Благодаря ее пониманию и сочувствию.
Да, в этой женщине действительно есть что-то особенное, решил он. Что-то захватывающее.
Уложив детей, Сигрид спустилась вниз. День был долгий и утомительный. Ей хотелось часок посидеть спокойно, а потом самой пойти спать.
Она вошла на кухню и остановилась как вкопанная.
У стола стоял Тенгвальд. Его лицо было хмурым и недовольным.
— В чем, дело? Что случилось?
—
Тенгвальд был расстроен. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять это.
— Они прекрасно знают, что… — он поднял руку ладонью вверх, — я не говорю по-испански.
Надеясь развеселить его, Сигрид спросила:
— А читать можете?
Выражение зеленых глаз Тенгвальда тут же изменилось, и он улыбнулся.
— Вопрос законный. Нет. Не говорю и не читаю.
— Как бы сказали в этом случае ваши племянницы? «Что, съел, дядя Тенгвальд»?
— Сигрид! — Шокированный, он захлопал глазами. — Мы же ругали двойняшек за то, что они пользуются этим выражением!
А затем оба покатились со смеху.
— Как же вы справлялись с этим раньше? — спустя минуту спросила она.
— Без труда. Обычно всю почту переводили для меня на английский, который я более или менее знаю. Я думал, они к этому привыкли. Но произошла какая-то накладка. Наверно, кто-нибудь из администрации мог бы выслать перевод по факсу, но на мой звонок никто не ответил. Похоже, рабочий день там кончился, так что придется ждать до завтра. — Тенгвальд пожал плечами. — Но мне не терпится узнать содержание письма. Я ждал, что они сообщат о результатах предварительных испытаний регулятора роста растений, над которым я работаю.
— Если хотите, я помогу.
Его лицо засияло.
— Серьезно?
— Я владею испанским далеко не в совершенстве, но могу попробовать. Только схожу за словарем. Это пригодится. — Она шагнула к лестнице.
— Встретимся у меня в кабинете, — сказал ей вслед Тенгвальд.
Когда Сигрид пришла со словарем, он открыл бутылку красного сухого вина, наполнил бокалы и один из них вручил ей.
— Думаю, переводу это не помешает.
— Спасибо. — Она пригубила бокал, поймала взгляд Тенгвальда, брошенный им поверх ободка, ощутила знакомую вибрацию воздуха, слишком сильную, чтобы ее не почувствовать, и с трудом проглотила ярко-рубиновую жидкость. — Ну что, начнем? — Не дожидаясь ответа, она положила книгу, поставила бокал на крышку стола и посмотрела на письмо. Мгновение Сигрид изучала его, а потом с улыбкой сказала: — Это от агрохимической компании, название которой вы знаете и так.
— Человека, с которым я чаще всего имею дело, зовут Хуан Хименес.
Обороты, которыми пользовался Тенгвальд, были безупречны с точки зрения грамматики, и внезапно Сигрид почувствовала неуверенность. Ей никогда не освоить этот стиль. С чего она взяла, что может помочь такому образованному человеку?
Он не знает, что ты набитая дура, шепнул ей внутренний голос.
Она нашла подпись в конце страницы.
— Да, это от доктора Хименеса. Вы знаете, что Хуан — это испанский вариант нашего имени Ханс?