Живи с молнией
Шрифт:
– Скажи мне, что за человек твой друг О'Хэйр? – спросил он.
– По-моему, он скорее твой друг, чем мой.
– Ну ладно, ты знаешь, что я хочу сказать. Он честный человек?
– Когда я его знала, мы никогда не занимались обсуждением вопросов этики, – сказала Сабина.
Эрик наконец догадался, что означает выражение ее глаз.
– Тебя, кажется, все это нисколько не волнует.
Она немного помолчала.
– Мне ужасно неприятно. Прости меня. Ведь это для тебя так важно. – Казалось, желание держаться с ним как можно мягче боролось в ней с негодованием на то, что он не дает
– Значит, для тебя это совсем не важно? – настаивал он.
– Ты хочешь знать, огорчена ли я тем, что от тебя может уплыть пост председателя компании? Могу тебе ответить: нет, не огорчена. Буду я горевать, если ты не станешь миллионером? Нет! Чего ради я буду огорчаться? Что это нам даст? То же самое, что сейчас, только еще хуже? Я знаю, сколько надежд у тебя связано с твоей карьерой и что она для тебя значит, но я ничего этого не хочу. И никогда не хотела. Да и ты, если уж говорить правду!
– Ради Бога, не объясняй мне, чего я хочу!
Его злобный тон вызвал на ее щеках легкую краску.
– Что я могу сказать тебе такого, чего ты сам не знаешь? Конечно, хорошо было бы однажды утром проснуться и узнать, что у нас в банке миллион долларов, при том условии, что все будет, как прежде. Но ведь деньги, и большие и маленькие, добываются работой, а характер работы и то, как ты работаешь, неизбежно накладывают на тебя отпечаток – от этого зависит, каким ты будешь, когда наконец станешь богатым. И как мне ни горько видеть твое разочарование, но я ничего не могу с собой поделать.
– Ты довольно-таки равнодушно говоришь об этом.
– Да, пожалуй. Но ведь ты мне не даешь говорить так, как я хочу. Хорошо, пусть будет по-твоему. Я скажу тебе ужасную вещь, милый: как ты мне ни близок, но я стала любить тебя гораздо меньше. Вот, даже вымолвить эти слова мне страшно, у меня стынет кровь, но я хочу, чтобы ты это знал. Как хорошо нам было в тот вечер, когда мы решили отпраздновать твою удачу, – будто снова вернулась наша юность. Было так чудесно тогда, а теперь все опять пошло по-прежнему, и мне тяжело, ибо я знаю, что с этих пор, как только я услышу, что ты поворачиваешь ключ в замке, все мои нервы сразу будут напрягаться. И как ни мучительно мне произносить такие слова, но я не хочу больше держать этого в себе.
Эрику было так обидно и больно, что он даже не находил слов для ответа.
– Боже, какая ты злая! – сказал он. – Ты стала жестокой и холодной, как лед. Ты хочешь отомстить мне, да?
– Ну, если ты так думаешь, значит, ты меня совсем не понимаешь. Какая там месть, за что? Я просто пытаюсь сказать тебе то, что, по-моему, страшно важно для нас обоих. А ты считаешь, что я жестока с тобой. Ну что ж, милый, это значит, что каждый из нас бывает жесток по-своему. И еще я тебе скажу, что моя цель гораздо важнее для нас обоих, чем твоя. – Она внезапно встала. – Я иду гулять. Если я через час не вернусь, значит, я зашла в кино.
Эрик не сводил с нее глаз. Сабина идет гулять одна. Это невероятно. Она никогда этого раньше не делала. Его даже испугало, что она бросает его дома одного, и в то же время он почувствовал
– А я что буду делать? – спросил он наконец.
– Что хочешь, – сказала она с тем же спокойствием. – Сегодня твой день. Ты хотел, чтобы я не дулась, вот я и не дуюсь на тебя. Думай о том, что придет в голову, – о том, что я сказала, или о мистере Зарицком с Симпсон-стрит, а может, и о том и о другом.
Она повернулась и вышла; он услышал ее шаги в передней.
– Сабина!
Сабина не ответила; он пошел за нею. Стоя перед зеркалом, она застегивала пальто. Щеки ее пылали, а лицо словно окаменело.
– Неужели ты считаешь, что я не должен отстаивать свое изобретение?
Она молча пошла к двери и только на пороге обернулась к нему. Она заговорила, не повысив голоса, но в ее тоне чувствовалась такая глубокая обида, что Эрика на мгновение охватил трепет: чувства, обуревавшие Сабину, были гораздо сильнее и глубже, чем его собственное разочарование.
– То, о чем я говорила, не имеет никакого отношения к опротестованию патента. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты поступал, как взрослый, семейный человек. И не потому, что я тебя стыжу, угрожаю или устраиваю сцены, – нет, я хочу, чтобы ты сам взвешивал свои поступки, как взрослый и разумный человек! А ты в такой вечер, когда я должна была бы тебя утешать, вынуждаешь меня ссориться с тобой. Ты, должно быть, думаешь, что я буду злорадно хихикать над твоими огорчениями.
Он вернулся в гостиную, чуть не плача от злости и жгучей боли. Ну хорошо, он ее обидел. Но ведь она тоже его обидела. Боль застряла у него комком в горле. Он никогда не забудет ее слов. Что-то в его душе умерло навсегда, и он сейчас ненавидел Сабину за то, что она была этому причиной.
В квартире было тихо, пусто и страшно тоскливо. Джоди крепко спал. Эрик взглянул на книги, стоявшие на полках в гостиной; все они показались ему такими пресными и скучными, что ни одну из них не хотелось брать в руки. Из радиоприемника, как всегда, неслась какая-то дикая чушь, гогот и ржанье. Включить приемник – все равно что снять крышку с полного помойного ведра. Немного погодя Эрик стал успокаиваться. Если бы Сабина вернулась сейчас, он постарался бы помириться с нею, но она все не шла, и Эрик снова начал злиться. Затем, совершенно против его воли, откуда-то из глубины его сознания вновь всплыла проблема патента и мало-помалу завладела всеми его мыслями.
Когда Сабина вернулась, Эрик сидел за столом с карандашом и бумагой. Они обменялись несколькими словами о картине, делая вид, что между ними ничего не произошло. Вскоре они улеглись в постель, стараясь не касаться один другого, словно тела их были в сплошных синяках и им было больно от каждого прикосновения. Так они и заснули, далеко отодвинувшись друг от друга. Среди ночи Эрик вдруг проснулся, почувствовав на себе ее руку. С минуту он лежал неподвижно, ощущая ее теплую тяжесть, потом порывисто повернулся к Сабине и крепко ее обнял. Она проснулась, глаза ее встретились с его взглядом, и Эрик понял, что в первую секунду она хотела его оттолкнуть. Потом она поцеловала его в щеку, закрыла глаза, и они снова заснули.