Живинка в деле (худ. Р. Мельников)
Шрифт:
Потом сделал Голуба ларец, намалевал в нем изнутри то, о чем Зоряне сказывал, и гагарам отдал, чтобы унесли они ларец и на дно озера положили, пока Зоряна не спросит.
На прощанье обошел Голуба вместе с Зоряной все здешние места, ближние и дальние, лугов, еланей, лесов и подлесков, логов и ручьев кистью-живицей коснулся, и обрели эти места красоту, которая и сейчас живет, вот эту самую, что видишь ты своими глазами.
Проводила его Зоряна дальше каменных гор. И кисть-живицу он с собой унес. Творить красоту повсюду. А когда наступит красота везде, то здесь же, у озера, на угоре Зоряна его снова встретит.
Тимошкин
Каждый человек по-своему живет: один как пустоцвет — ни тепла от него, ни пользы; а другой — краше радости не знает, кроме заботы да работы для людей…
Когда-то был у нас в деревне мужик Ефим Буран.
Жил — беднее некуда, с хлеба на воду перебивался. А ребятишек у него росло, как цыплят: Тишка да Гришка, Ванька да Манька, Петька да Федька, Еремка да Семка, Нюрка да Стюрка, Епишка да Мишка — всех небось не пересчитаешь.
К этакой-то ораве возьми да родись еще один.
Ну, мужик не вытерпел, взвыл:
— Ох ты, бедная моя головушка! Что теперь делать?
Жена уговаривать его стала: ты-де, отец, не тужи! Как-нибудь вырастим!
В это самое время под окнами проходила какая-то бабка: то ли нищенка, то ли прохожая. По обличью, видать, не наша: у нас бабы в платках ходили, а на этой вместо платка — шапочка, мелким бисером шитая.
Услышала она, как Ефим над своей долей горюет, зашла в избу и спрашивает:
— Уж не умер ли у тебя кто-нибудь? Может, помочь надо?
— Какое там! Хуже! Новый парень родился, — сказал мужик.
— Вот те раз! Так чего ты ревешь? Коли человек на свет появился, надо песни петь, потому что затем он и родился, чтобы радость приносить.
— А чем я его кормить буду? Козы нет, коровенки вовсе не бывало. Вместо молока своих слез дитенку не дашь. Из последней рубахи пеленки ему не сделаешь.
Посмотрела на него прохожая, головой покачала:
— Сама вижу, какая у тебя семья, нелегко ее прокормить. Ну, ладно, будет у тебя корова.
— Уж не ты ли мне ее подаришь?
— А хотя бы и я.
— Сама по миру шляешься!
— Ты подожди, мужик, ругаться, лучше выйди во двор посмотри, да успевай сено запасай.
Ефим, хотя и не верил, а все же шапку надел и вышел.
Завернул за угол избы и начал глаза протирать: верно, в пригоне корова стоит, зеленую траву жует. Почуяла хозяина, замычала, вроде спрашивает: почему меня никто доить не идет?
А прохожая тем временем подошла к мальчонке и в пеленки его потеплее укутала:
— Вот теперь ты будешь моим крестником.
Сказала так-то, пчелкой обернулась и улетела.
Вернулся Ефим со двора рад-радешенек, хотел бабке в ноги поклониться, да поди-ко ее теперь разыщи, разузнай, кто она такая.
На второй день сплел мужик для сынка коробушку из бересты, мягкого моху в нее положил, сверху гусиным пухом прикрыл. Лежи, парень, в коробушке, через соску молоко посасывай да расти!
Только одна забота у мужика и осталась: как сына назвать? Жена хотела назвать Николаем в честь Николая-угодника. Но Ефим на жену зашумел: ты-де бабенка глупая. Какой тебе Николай-угодник для парня заступник, коли ничем ему помочь не мог? Что-то, сколь на свете живу, ни разу не видал, кому бы чудотворец чудо сотворил. Это вон какой-то старухе спасибо, что парня пожалела, коровенкой наградила. Давай-ка дадим ему самое простое русское
Ну, так и назвали: Тимофей!
После того лет, наверно, двенадцать прошло. Ефим сильно постарел, стал глазами слабеть и на ногу прихрамывать.
Тут ему сынок и пригодился.
Обопрется старик о его плечо и тихонько ходит по деревне. А уж где на родничок за свежей водицей сбегать, в бане веником попарить, либо спину скипидаром натереть — парню прямо замены нет.
Да и не только своему отцу Тимошка помогал. С одним мужиком в поле поедет, пашню заборонить поможет. Другому из поскотины коров пригонит, либо лошадь в ночном пасет. Третьему приспичило отправляться в соседнюю деревню на праздник, а дома остаться некому. Позовут парнишку. Без хозяев он все, как надобно, сделает, со скотиной управится, за оградой подметет, даже в огороде ни одной грядки не политой не оставит.
В деревне мужики и бабы на него нарадоваться не могли: вот так сынка Ефим Буран вырастил, все бы такими были!
Наши деревенские тузы начали Ефима уговаривать отдать им Тимошку в работники. У парня всякое дело спорилось, значит, против других-то батраков он много выгоднее.
Но Ефим парнишку берег.
— Любого, — говорит, — сына в работники берите, а этого не дам. Пусть растет, еще успеет горя хлебнуть и для вас, богатеев, хребет поломать.
В иное время Тимошка корзины плел, туески берестяные делал. Старухи, когда летом за груздями ходили в лес, корзинками нахвалиться не могли. С виду корзинка маленькая, нести ее легко, а груздей вмещает много, домой принесешь и на стол вывалишь — целая гора.
Поделушками-безделушками парнишка занимался в зимнюю пору да в большое ненастье, когда носу из избы не высунешь. А чуть солнышко пригреет, бугорки из-под снега выглянут, травка зазеленеет, ищи его в поле. Всякая березка была для него вроде сестры, всякий тальничок вроде брата. Появятся на молодых листочках червяки — он их уничтожит, чтобы березку не портили. Ветром дерево к земле наклонит — он поправит, сухие сучки топором обрубит: расти, дескать, не хуже других.
Как-то раз бежал Тимошка домой. Целый день с дружками на берегу озера в шарик играл, проголодался. Добежал до двора, где наш деревенский купец жил, и смотрит: хозяйский работник в палисаднике тополь под корень срубает. Этот тополь на всю деревню был один-одинешенек. Ему, наверно, годов сто насчитывалось. Летом, по вечерам, купец под тополем чай распивал. Пока ведерный самовар чаю не выпьет и семь потов со лба не сотрет, до тех пор из-за стола не встанет. Тополь состарился, тени стал давать мало, вот купец на него и обозлился.
Остановился Тимошка перед палисадником, попросил у работника:
— Дядя Ипат, дай мне от тополя один сучок.
— А к чему тебе этот сучок? — спрашивает работник. — Свистульки, что ли, будешь делать?
— У себя в огороде посажу, может, вырастет.
— Коли так, бери. Такого добра не жалко.
Выбрал Тимошка сучок самый большой, еле домой его приволок.
В огороде на пустом месте выкопал яму, воды налил два ведра, поставил в нее сучок и зарыл.
Поди-ко, месяца не прошло, тополь зазеленел, да так с тех пор и прижился в огороде. Парнишка вокруг тополя полевых цветов насеял, столик смастерил. Чем, дескать, мы хуже купца!