Живите и помните!
Шрифт:
Лейтенант пришел в себя уже в машине, он лежал поперек сиденья, и неизвестный ему человек в североамериканской военной форме, сняв с него бронежилет, осматривал его.
– Черт… что происходит… какого хрена?
– Небольшое ранение. Пуля пробила кевлар, но дальше не пошла, она сидит под кожей. Я собираюсь ее вынуть, вы готовы?
Лейтенант стиснул зубы.
– Готов… черт…
Фельдшер прыснул на место ранения специальным составом, используемым для быстрой обработки ран, боль не прекратилась, но стала тупой и ноющей.
– Этого
– Спасибо… Док…
Неизвестный фельдшер помог ему принять нормальное положение на сиденье.
– А вы кто? Мы тут дежурим… но здесь, кроме нас, никого нет. Вы из первой дивизии?
– Не совсем. Видите ли, лейтенант… мы хотим вам помочь. Но для этого нам нужна связь с вашим командованием. И как можно скорее, времени почти не осталось.
– А мы – это кто? – осторожно спросил лейтенант, боясь пошевелиться, чтобы не обострилась боль.
– Мы – это мы, лейтенант. Те, кто вам уже помог. Верно? Вот частоты и время выхода на связь. А вот – диск, на нем – процедура выхода и коды дешифровки.
Немцы, наверное…
26 июня 2012 года
Где-то в Нью-Йорке
Один из штабов обороны города находился не на одной из станций нью-йоркского метро, как считали британцы. Он находился ниже, в малоизвестных и толком не картографированных уровнях нью-йоркских подземелий на объекте, который был построен в конце сороковых как местное ядерное убежище для высокопоставленных гражданских лиц, таких, как губернатор и мэр города. Тогда атомную бомбу только изобрели, и по всему миру шла ядерная истерия в связи с возможным ее применением. Потом, годах в шестидесятых, ядерная истерия сменилась манифестом свободной любви, и убежище законсервировали. Расконсервировать его пришлось сейчас и в крайне неприятных обстоятельствах.
В убежище, защищенном даже от бомбы весом в две тонны, горел свет, запитанный от внутреннего генератора. Несколько десятков терминалов были расставлены где попало: на лежаках, на спешно подставленных ящиках – и на них работали люди. Чуть в стороне было что-то вроде полевого штаба, несколько столов, где сейчас разбирались с лейтенантом Национальной гвардии, явившимся с историей, которая изрядно удивила всех.
Сейчас с лейтенантом разбирался майор Хаузер, который два года назад работал на должности G2, специалиста по разведке в штабе четвертого батальона тридцать первого полка десятой горной дивизии, находившейся в северной Мексике. В спешно созданном штабе сопротивления он занимал должность начальника разведки.
– Итак, с самого начала, лейтенант. Вы увидели подозрительных ниггеров и решили с ними разобраться, так?
– Афроамериканцев, сэр.
Майор отрицательно покачал головой.
– Ниггеров, парень. Вся эта политкорректность, вкупе с толерантностью, довела нас до того, что мы прячемся под землей, как кроты, в то время как наши отцы и деды валялись на пляже, попивали текилу и трахали мексиканских девок по десять долларов за штуку. Так что ты увидел ниггеров, парень, и что было потом?
– Я
– Хороший урок, парень. Ниггеры есть ниггеры, и их проблемы – это их проблемы, пока они не касаются нас.
Три командировки в зону боевых действий быстро излечивают от толерантности. Многие из тех, кто вернулся с той стороны реки Рио-Гранде, быстро забыли о том, что все люди братья, стали бэрчистами, белыми экстремистами или вступили в Клан.
– Да, сэр. Потом эти ниггеры бросились на меня… а мне совсем плохо было, сэр. А потом я пришел в себя уже в машине, а эти парни… один перевязывал меня… в общем, а ниггеры эти все мертвые были, сэр.
– Мертвые, лейтенант?
– Так точно, сэр. Мертвые – и я не знал, что произошло. Просто вижу – они лежат, и кровищи море.
– Ты не слышал стрельбы?
– Нет, сэр.
– А тот парень, который тебя перевязывал, он как выглядел?
– Как обычный парень, сэр. В нашей форме.
– Знаки различия заметил?
– Так точно, сэр. Большая красная первая. Погоны первого лейтенанта, полевые.
– Награды?
– Никаких, сэр. Но вы же знаете, многие не носят…
– Знаю. И этот парень сказал, что они хотят помочь, да?
– Да, сэр.
– А как он это сказал?
– Ну… я спросил, откуда они, назвал большую красную первую. Он сказал, что они не оттуда, но хотят нам помочь. И оставил коды для связи, диск.
– А этот парень… ты не заметил ничего подозрительного?
– То есть, сэр?
– Ну, к примеру, форма надета… больше по размеру, чем надо, или меньше… как будто чужая, понимаешь? Мешком висит. Или следы на ней… К примеру, что-то усиленно пытались замыть, но все равно видно.
– Нет, сэр… на нем форма как влитая сидела… только акцент…
– Какой акцент, лейтенант.
– Не знаю, сэр. Грубоватый, отрывистый такой. Но не английский, это точно, я фильмы смотрел…
– Разрешите, сэр!
Бригадный генерал Алистер Бэббидж поднял глаза от терминала связи.
– Майор, теперь у нас нет дверей, и можно входить без стука.
– Так точно, сэр.
– Что у вас?
– Сэр, я поговорил с лейтенантом, выходившим на контакт с неизвестной группой в десятом районе.
– И? Ваше мнение?!
– Это САС, сэр. Или что-то в этом роде. Специальный отряд британских коммандос. Они пытаются провернуть стандартную операцию. Идентификация и уничтожение.
– Британцы? Неужели они думают, что мы будем выходить на связь из главного штаба?
– Возможно, и думают, сэр. А возможно, они пытаются внедрить к нам своих людей, чтобы поставить маяки и навести авиаудар. Или просто провести операцию по идентификации и уничтожению штаба силами небольшой группы коммандос, у Британии едва ли не лучшие специальные войска в мире, и они намереваются воспользоваться этим. Через несколько суток мы будем отрезаны, сэр, и рано или поздно они захотят заняться нами всерьез.