Живое море

Кусто Жак-Ив

— Но тогда мы должны всплывать, — ответил он немного погодя.

Снаружи стоял такой мрак, что невозможно было сказать, движемся мы или нет. Я поднял голову и поглядел на манометр. Стрелка стояла на месте. Я стукнул пальцем по стеклу.

— Судя по манометру, мы лежим на грунте, — доложил я.

Неприятно и непонятно. В чем же дело? В кабине свет горел, эти лампы питались от батарей, которые были размещены внутри. Самые различные догадки рождались в наших смятенных умах.

_ А что говорит указатель вертикальной скорости? — спросил Гуо.

Мы чуть не стукнулись

лбами, одновременно повернувшись к прибору. Он показывал, что батискаф всплывает с предельной скоростью.

— Идем вверх! — воскликнул Гуо. — Да как быстро! Я снова посмотрел на манометр. Стрелка дернулась и догнала спидометр. Очень просто — прибор не сразу сработал.

Гуо полсал плечами и достал из своей сумки еду и бутылку вина. Не успели мы проглотить по бутерброду и чокнуться, как ФНРС-3 уже пробил зеленый морщинистый свод. Никогда еще я не видел такого яркого солнца.

По-видимому, из-за какой-то мелкой неисправности выключились магниты, и батискаф сбросил весь балласт. Выйдя через шахту наверх, мы услышали, как аквалангисты с "Эли Монье" шутят по поводу наших пустых балластных отсеков и пропавших батарей.

— Судно чересчур безопасное, — передал Гуо на тендер.

Да, белоглазым акулам есть теперь что нюхать, ФНРС-3 оставил им гору металла.

Так закончилась последняя проверка перед решающим погружением на предельную расчетную глубину — две с половиной мили. Провожая в путь экипаж ФНРС-3, я пожелал успеха Гуо и поздравил ликующего Вильма: он может снова занять свое место в гондоле.

Семнадцатого февраля 1954 года в 100 милях к юго-западу от Дакара мои друзья погрузились на глубину 13 287 футов. Это был рекорд и полное торжество глубоководного судна. На дне абиссали друзья увидели шестифутовую акулу с выпученными белыми глазами и великолепный сад из актиний.

Летом я на месяц оставил "Калипсо", чтобы вместе с Гуо провести на большой глубине съемки аппаратами Эджертона. Папа Флеш создал новые усовершенствованные конструкции в своем институте и вместе с сыном приехал в Тулон, чтобы установить на батискафе две наружные камеры, сопряженные с электронными вспышками, которые нам подарили наши добрые дядюшки из Национального географического общества. Я прибыл на батискаф с двумя ручными кинокамерами и двумя фотоаппаратами. В кабине и так негде яблоку упасть, а у меня еще правая нога была в гипсе. Двадцать лет я не играл в теннис, когда же мой сын Жан-Мишель все-таки заманил меня на корт, я сломал ногу.

Стоя на коленях перед окошком, я обнаружил, что с гипсом далее удобнее — не так сводит ступню.

— Подумай о том, чтобы гипсовать своим пассажирам обе ноги, — предложил я Гуо.

"Эли Монье" снова доставил батискаф к каньону профессора Буркара и остановился в точке, где под килем было 5300 футов. Гуо запросил по радио:

— Буксир отдан?

— Так точно, капитан.

— Пусть покажут Кусто семь предохранителей с электромагнитов.

Аквалангисты выполнили команду, а Гуо тем временем внятно и раздельно читал вслух золотые правила батискафщиков — двадцать предосторожностей, которые нужно соблюсти, чтобы не остаться внизу. Среди облаченных в черные гидрокостюмы аквалангистов

ВМС я видел через иллюминатор обоих Эджертонов; они были в плавках. Проверяют свою камеру… Остановившись, Гарольд показал мне один палец, держа его в восьмидесяти дюймах от окошка: на такое расстояние наведена резкость камер. Я снял пробный кадр, запечатлев двух человекорыб. Радио донесло голос с "Эли Монье":

— Алло, батискаф! Марсовые собрались в лодке. Сейчас заберем Эджертонов.

Пожелания доброго пути утонули в море — мы ушли в зеленое безмолвие.

На глубине тысячи футов была почти ночь. Прожектора осветили летящий кверху "снег"; только по этому можно было понять, что мы движемся. Я чувствовал себя словно в тихой комнате в Альпах ночью. Снова мы отметили большое скопление организмов на глубинах от двух до трех тысяч футов, снова из ничего возникали красные кальмары И пропадали, оставляя светящиеся привидения. Я прилежно щелкал затвором — авось хоть один из них окажется в фокусе. Конечно, вероятность успеха была очень мала; настоящая пора для съемок наступит, когда мы достигнем дна.

Нагнувшись надо мной в кабине, подходящей разве что для пигмеев, Гуо манипулировал кнопками и ручками. Я взглянул на манометр: 4500 футов…

— Можно идти медленнее?

Гуо вызвал ливень железной дроби, и скорость погружения упала до нескольких дюймов в секунду. Он посмотрел на эхолот.

— До дна двести футов.

Странно. Нацеленный вниз датчик нащупал дно гораздо выше того, что помечено на карте Тулонской впадины, созданной Буркароы после тщательнейших гидрографических съемок.

Свет прожекторов упал на какой-то неопределенный предмет желтого цвета.

— Ил, — сказал я. — Прямо по носу облако ила. Мы уже на дне.

— Не может быть, — ответил капитан. — Эхограмма показывает, что у нас под килем еще двести футов. Прибор не ошибается.

Я тоже нерушимо верил в технику.

— Если ото не дно, то что же ото? Кальмар выделил облако с дом величиной? Или… или мы коснулись носом склона?

Тусклое желтоватое привидение осталось в стороне, лучи прожекторов пронизывали чистую черную воду. Далеко внизу родилось отражение.

— Оно становится ярче, — доложил я. — Вижу, как свет носовых прожекторов встречает дно футах в восьмидесяти под нами, оба световых круга перекрывают друг друга.

— Приборы показывают четыре тысячи восемьсот футов, — возразил Гуо. — Это в самом деле дно? Похоже, мы пришли раньше времени.

Приближаясь к грунту, я увидел пять акул и большого ската, который взмахнул своими крыльями и улетел. Гайдроп коснулся дна. Его звон прогнал акул. ФНРС-3 приземлился на глубине 4920 футов.

Ко по карте здесь должно быть на 380 футов глубже. Может быть, нас снесло в сторону. Я выглянул в окошко и доложил:

— Мы лежим на неровном илистом карнизе, на краю обрыва.

Гуо не поверил мне. Я предложил ему удостовериться. Он наклонился надо мной, посмотрел в иллюминатор, наконец с озадаченным видом подтвердил:

— Да, в самом деле карниз.

— И хочешь верь, хочешь нет, — продолжал я, — желтое облако появилось оттого, что мы задели склон.