Живое предание
Шрифт:
Поэтому все чины освящения, которые так любит православное византийское богослужение (так же как и все остальные древние богослужения), включают в себя:
а) элементы заклинания, экзорцизма («Ты… главы тамо гнездящихся сокрушил еси змиев» — в чине великого водоосвящения в праздник Богоявления);
б) призывание Духа, исходящего от Отца, т. е. не от мира;
в) утверждение, что в своем новом, освященном существовании материя, переориентированная к Богу и восстановленная в своем первоначальном отношении к Творцу, будет теперь служить человеку, которого Бог поставил господином вселенной.
Таким образом, акт благословения и освящения любой стихии мира освобождает человека от зависимости от нее и ставит ее на службу человеку.
Так древнее христианство
2. Человек — существо теоцентричное
Чтобы понять, что такое свобода в Духе Святом, вспомним прежде всего очень парадоксальное утверждение св. Иринея Лионского: «Совершенный человек есть соединение и союз души, получающей Духа Отца, с плотию, которая создана по образу Божию» (Против ересей V, 6, 1). Эти слова Иринея, так же как и некоторые параллельные им места его писаний, должны оцениваться не согласно уточнениям, внесенным позже посленикейским богословием (с таким критерием они порождают много проблем), но согласно своему положительному содержанию, которое, в других выражениях, высказывается также всей совокупностью святоотеческого предания: то, что делает человека подлинно человеком, — это присутствие Духа Божия. Человек не есть автономное и самодовлеющее существо; его человечество состоит прежде всего в его открытости Абсолюту, бессмертию, творчеству по образу Творца и затем в том, что Бог, когда творил человека, пошел навстречу этой открытости и поэтому общение и причастие к Божественной жизни и славе ее для человека естественно.
Позже святоотеческое предание постоянно развивало идею св. Иринея (но не обязательно его терминологию), и развитие это особенно важно в связи с учением о человеческой свободе.
Для св. Григория Нисского грехопадение человека состояло именно в том, что человек подпал под власть космического детерминизма, тогда как изначально, когда он участвовал в Божественной жизни, когда сохранял в себе образ и подобие Божие, он был подлинно свободен. Таким образом, свобода не противополагается благодати, а благодать, т. е. сама Божественная жизнь, не есть ни средство, которым Бог принуждает нас к повиновению, ни дополнительный элемент, налагаемый поверх человеческой природы для придания большего веса человеческим добрым делам. Благодать — та среда, в которой человек совершенно свободен: но когда обращаются к Господу, тогда это покрывало снимается. Господь есть Дух; а ?де Дух Господень, там свобода. Мы же все открытым лицем… взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу (2 Кор. 3,16–18).
Это место из апостола Павла, так же как антропология свв. Иринея и Григория Нисского, предполагает основное утверждение: природа и благодать, человек и Бог, человеческий дух и Дух Святой, человеческая свобода и присутствие Божие не исключают друг друга. Наоборот, истинная человечность в своей подлинной творческой способности и в своей истинной свободе, первоначальной красоте и гармонии является именно в причастности к или когда, как возвещают и апостол Павел, и св. Григорий Нисский, она восходит от славы в славу, никогда не исчерпывая ни богатств Божиих, ни возможностей человека.
Теперь стало уже общим местом утверждение, что в наше время богословие должно стать антропологией. Православный богослов может и даже должен принять диалог на такой основе при условии, чтобы с самого начала было принято открытое воззрение на человека. Современные догматы секуляризма, автономии человека, космо–центричности или социомагнетизма должны быть прежде
Даже теперь пророки «безбожного христианства» прежде всего ложно толкуют человека. Наше младшее поколение не склонно к секуляризму, оно отчаянно пытается удовлетворить свою естественную жажду «другого», трансцендентного, Единого Истинного, прибегая к таким двусмысленным средствам, как восточные религии, наркотики или психоделические лозунги. Наш век не только век секуляризма, он также век возникновения новых религий или суррогатов религий. Это неизбежно потому, что человек — существо теоцентричное: когда его лишают истинного Бога, он создает ложных богов.
3. Христоцентричное богословие
Если святоотеческое понимание человека правильно, то богословие должно быть христоцентричным. Христоцентричное богословие, основанное, как это часто случалось, на идее внешнего искупления, «удовлетворения», оправдывающей благодати, добавляемой к автономному человеческому существованию, часто противопоставляется пневматологии. И действительно, в нем нет места действию Духа. Но если наша богоцентричная антропология истинна, если присутствие Духа есть то, что делает человека истинно человеком, если судьба человека заключается в восстановлении общения с Богом, тогда Иисус, новый Адам, единственный Человек, в Котором проявилось подлинное человечество потому, что Он был рожден в истории от Духа Свята и Марии Девы, является несомненно центром богословия, и центральность эта ни в какой мере не ограничивает места Духа Святого.
Богословский христоцентризм в наше время подвергается сильным нападкам со стороны бультмановской герменевтики. Если всякое явление есть миф, поскольку оно не следует законам эмпирической науки и опыта, то «явление — Христос» теряет свою абсолютную единственность, потому что единственность на самом деле субъективизируется. Тем не менее христоцентризм с силой утверждается не только сторонниками Бартовой неоортодоксии, но также и Тиллихом. Он существует также в трудах богословов, которые, как Джон Маккарри [131] , пытаются примирить демифологизацию таких событий, как Воскресение и Вознесение [132] , с общим классическим изложением богословских тем.
131
John Macquarrie (род. 1919) — крупный англиканский богослов, профессор Оксфордского университета. — Прим. ред.
132
Macquarrie,J'. Principles of Christian Theology. New York: Charles Scribner's Sons, 1966, p. 265–267.
Тем не менее даже у этих сравнительно традиционных или полутрадиционных авторов наблюдается очень явственная склонность к несторианской или адопционистской христологии.
Например, Тиллих явно выражает это, когда пишет, что без понятия усыновления Христос «был бы лишен Своей конечной свободы, ибо изменившее свой вид существо не имеет свободы быть чем–либо, кроме божественного» [133] . В этой позиции явственна старая западная идея, что Бог и человек, благодать и свобода взаимоисключающи. У Тиллиха это пережитки «закрытой» антропологии, которая исключает православную христологию.
133
Tillich, P. Systematic Theology, II, p. 149. Позиция Тиллиха справедливо критикуется в: Tavard, George H. Paul Tillich and the Christian Message. London: Burns and Oats, 1962, p. 129–132.