Живое проклятье
Шрифт:
— Да что б вас, уроды! — послышалось из дальнего угла. — Да они меня даже не слышат, Мечников! Такие же проходимцы, как и все те, кто ранее пытался снять проклятье!
— Вообще-то, я тебя прекрасно вижу, домовой, — произнёс Никодим, взглянув Доброхоту прямо в глаза. — И я бы на твоём месте разговаривал поласковее. Ты должен благодарить Алексея Александровича за то, что он уговорил меня не убивать тебя вместе с проклятьем. Хотя тогда мне было бы намного проще. Отделить тебя от чар, что наложены на этот дом — вот настоящая задача!
—
— Хреновина — это ты и твоя нога, Олег Мечников, — хохотнул Доброхот и уселся в кресло напротив жрецов. — Ладно, дерзайте. Я готов!
Похоже, домового не видел только Михаил. Младший жрец смотрел мимо, так и не поняв, где на самом деле находится олицетворение проклятья.
— Давайте так, любезные, — произнёс Никодим. — Я обойду весь дом, начерчу знаки, а вы пока подождите внизу. Миша, ты тоже ступай за мной. Будешь запоминать священные руны.
Жрецы ушли на второй этаж, я повернулся к дяде и обнаружил, что тот до сих пор смотрит на домового с открытым ртом.
— Дядь, ты чего? — обеспокоенно спросил я.
— Я думал, что мне мерещилось, — произнёс он. — Я помню, что после того, как в доме случались поломки, мне казалось, будто я видел чей-то силуэт, который чинит щели то здесь, то там… Но я думал, что это галлюцинации из-за того, что я ещё не отошёл от своих зелий!
— Это был он, — кивнул я. — И ломал, и чинил всё Доброхот. Его проклятье заставляет этим заниматься.
— Да хрен там! — гоготнул домовой. — Я и просто так чинил, когда Катюша слишком много плакала из-за поломок. Единственное светлое личико было в этом доме — и то переселили куда-то!
— Господа! — медленно спускаясь со второго этажа, крикнул нам Никодим. — У нас проблемы. Печати я расставил, однако проклятье оказалось сильнее, чем я думал. Сейчас оно начнёт сопротивляться. Однако покидать дом никому из нас нельзя. И хозяева дома, и жрецы должны продержаться следующие полчаса, пока все печати не придут в действие и не сотрут эту дрянь отсюда раз и навсегда.
Никодим едва успел закончить фразу, и на него обрушились доски, которые служили периллами на втором этаже. Благо старшего жреца вовремя успел прикрыть Михаил. Доской его приложило крепко — прямо по голове. Правда, отбивать там особо нечего. Ученик Никодима, как я уже понял, умом особо не отличался.
— А вот и то, о чём я говорил! Началось! — воскликнул старший жрец.
Я взмахнул рукой и залечил повреждённые ткани на макушке у Михаила. Ещё не хватало, чтобы он вышел отсюда с сотрясением.
Весь дом начал ходить ходуном. Доброхот схватился за грудь и громко взвыл.
— Да что ж вы со мной делаете?! — пропыхтел домовой. — Что, Мечников, обещания для тебя — пустой звук? Умру же сейчас… Подыхаю!
— Никодим! — прокричал я. — Что происходит? Я ведь просил —
— Я именно так знаки и начертил, — произнёс жрец. — Он не должен испытывать никаких мучений. Странно, что проклятье устроило такую отдачу. Клянусь, Алексей Александрович, я впервые с таким сталкиваюсь!
Рядом со мной рухнула книжная полка. Около дяди слетела с петель дверь. Полы трещали, потолок в нескольких местах просел. И в таких условиях мы должны продержаться тридцать минут? Как бы нас этот дом напоследок не похоронил!
Я прополз между падающими досками к домовому, который уже сполз с кресла и рухнул на пол, обхватив маленькими ручонками свою грудную клетку. Хоть нас с ним ничего и не связывало, мне хотелось помочь ему. И плевать на алхимический справочник Парацельса! Я просто не могу позволить ему умереть после того, как пообещал сделать обратное!
— Доброхот, что чувствуешь? — спросил я. — Опиши подробнее, постарайся.
— Дышать не могу, Мечников… — пыхтел домовой. — Чувство… Будто сейчас грудь разорвёт. Рука левая отнялась, кость горит вон та… Которая за рукой… Сука, да как её звать-то?!
— Лопатка? — уточнил я.
— Да, она самая, — кивнул он и вновь сделал глубокий вдох, пытаясь совладать с болью.
Быть того не может… Это что же получается, у домового чёртов инфаркт?!
— Алексей Александрович, только не говорите, что у Доброхота проявилась какая-то болезнь? — прикрывая голову от летящих во все стороны щепок, спросил Никодим.
Кажется, осознание произошедшего его не на шутку испугало. Вопрос только в том — почему?
— Похоже, у него такое же тело, как и у любого живого человека, — объяснил я. — Знаю, что звучит странно, но… Кажется, у домового серьёзные проблемы с сердцем.
— Этого я и боялся… — вздохнул Никодим.
— Чего? Инфаркта у домового?! — воскликнул Олег. — Я уже ничего не понимаю!
— Это необычное проклятье, господа, — заключил жрец. — Это — живое проклятье. Оно имеет свою волю и привязывается к живым существам. Поэтому домовой и состоит из плоти и крови. Он — не дух. Он — порождение живого проклятья.
— Так и что из этого следует? — спросил я.
— Как только проклятье покинет дом, оно может засесть в ком-то из присутствующих в виде недугов, — произнёс Никодим. — Я не уверен… Мне об этом рассказывали ещё в духовной семинарии. Всего один раз. Но похоже, что прямо сейчас проклятье пытается извести домового. Не спасём его — и весь ритуал пойдёт коту под хвост.
А если учесть, что раньше домовой был связующим звеном между домом и проклятьем, сложно даже представить, что произойдёт после его смерти. Суть я уже уловил. Нечто подобное я находил в трактате Асклепия. Правда, там живое проклятье автор относил к бестелесному биологическому существу, которое способно меняться и адаптироваться, в зависимости от условий окружающей среды.