Живописец смерти
Шрифт:
— Да ладно, нет проблем. — Марни наклоняется вперед, берет коробку спичек с длинной столешницы туалетного столика, закуривает новую сигарету. — Еще увидимся.
Я тук тук тук, ку-ку, как можно тише, выхожу в коридорчик с низким потолком, возвращаюсь в клуб и иду к выходу, чувствуя, что переполнена новой важной информацией, в отличном расположении духа. «Я это сделала. Не запаниковала — совсем не запаниковала. Вела себя как нормальный человек».
По пути к двери мой глаз ловит блеск серебра. Я обнаруживаю место, куда еще не заглядывала: ВИП-зону. Это выстланная красным ковром часть зала в глубине клуба, где стоят мраморные
Уйти из клуба я пока не могу.
Потому что должна заполучить одну пепельницу, должна должна должна.
Это позыв — и я ничего не могу с этим поделать, который вытесняет из головы все мысли. Мне не просто нужна пепельница. Я без нее жить не смогу. Ее блеск заполняет все мое тело, каждую клеточку. Она притягивает меня к себе, дюйм за дюймом. У меня нет выбора. Я не могу остановиться.
Я жду, пока здоровенный широкоплечий охранник поворачивается, чтобы отчитать какого-то посетителя в обычной зоне за попытку полапать одну из официанток, подныриваю под бархатную веревку, хватаю ближайшую пепельницу. В этот момент все мое тело обдает жаром, в голове проясняется, я мгновенно чувствую, что весь мир — райское место, и вселенная, и солнечная система, и каждая большая святая планета, и сейчас хорошо и каждой травинке, и каждой снежинке, медленно планирующей на землю. Когда я найду, куда ее поставить, где ей самое место, мир обретет цельность. Я заткну пустоту, перекрою черную дыру, которая засасывает вселенную в хаос.
Я уже собираюсь сунуть пепельницу в сумочку, когда невысокая кудрявая девушка и ее клиент, сопровождаемые еще одним громилой, поднимаются по ступеням и огибают угол, направляясь ко мне. Я быстро сую пепельницу в карман, молясь, чтобы они не заметили меня, и ныряю за тяжелую бархатную портьеру, которая висит справа от меня. Цепляюсь за что-то ногой, проскакиваю другую портьеру, падаю спиной в закрытую со всех сторон кабинку и усаживаюсь на что-то теплое и подвижное.
Тихий голос у самого моего уха спрашивает:
— И откуда ты появилась?
Не на что-то. На кого-то. Я поворачиваю голову и оказываюсь лицом к лицу с мужчиной. Удивленным, улыбающимся, великолепным.
Я в таком шоке, что мне требуется несколько секунд, чтобы осознать: я сижу у него на коленях.
Глава 10
Мы с мужчиной смотрим друг на друга, и я чувствую, что мое тело полностью перестало функционировать. В голове одна мысль: красивый. Какой красивый! И на мгновение я забываю, где я и что здесь делаю.
А по прошествии, наверное, вечности, он заговаривает вновь:
— Насколько я понимаю, ты не собиралась усаживаться на колени к незнакомцу?
Он смеется, в глазах пляшут бесовские искорки. Выглядит он, как мистер Гамильтон, мой самый любимый учитель литературы в десятом классе, который после смерти Орена сочувственно обнял меня и сказал: «Ло, ты можешь все сдавать, когда получится, хорошо? Я даже представить себе не могу, через что тебе приходится пройти». Мистер Гамильтон — только он пришел на похороны, и только он из всей школы признал эту ужасную истину: что он даже представить себе не может, каково мне теперь, что горе, оно может и не уйти до скончания веков.
Я пытаюсь что-то сказать, но не могу продвинуться дальше:
— Извини… как нетактично с моей стороны. — Мужчина смеется. — Меня зовут Гордон Джонс. Я мог бы предложить тебе обменяться рукопожатием, но… подозреваю, в нашем знакомстве мы продвинулись чуть дальше. — Легким движением рук он показывает, как близко мы уже познакомились, и на мгновение — может, случайно — касается пальцами моей шеи. Дыхание застревает в горле, но я не отшатываюсь.
— Я Пенел… — успеваю сказать я, прежде чем сжимаю губы. — Джууульет, — и надеюсь, что он не заметит моего прокола.
Но он замечает.
— Что ж, Пенел-Джууульет, ты прости, что я это говорю, но, если уж так случилось, что мне на колени из ниоткуда — говоря в прямом смысле этого слова и метафорически — падает девушка, я рад, что она такая красавица. — Он смотрит мне в глаза, а я сижу на его коленях, словно завороженная, не в силах пошевелиться.
Вновь это слово — красавица — заставляет щеки вспыхнуть румянцем. Чего там, вспыхивают и зубы, и десны. Гордон Джонс, с его иссиня-черными волосами, зелеными глазами, квадратным подбородком и в темно-сером шелковом костюме думает, что это слово применимо ко мне.
— Я… я здесь новенькая, — удается пропищать мне.
Он кладет руку мне на спину, отечески.
— Слушай, если ты нервничаешь, это нормально. В таких местах и я нервничаю, знаешь ли. Но обещаю тебе, Джульет, я не кусаюсь. Лады? — Говоря со мной, он ловит мой взгляд, смотрит на меня так, будто хочет заглянуть в желудок, или сразиться с самыми темными углами моей души, или что-то такое. — Мы можем так сидеть и разговаривать. Меня это более чем устроит. Мне это очень нравится, если на то пошло, это мое хобби. Так что тревожиться тебе не о чем, честное слово. — Его взгляд смещается на мою шею, грудь, он чуть склоняет голову набок. Такой милый. Он такой милый. — Где ты это взяла? — его пальцы касаются лошади-подвески. Принадлежавшая Сапфир лошадь-подвеска выскочила из-под блузки.
— Моя подруга, — бормочу я. — Она… э… умерла. Оставила подвеску мне.
— Вы были близки?
Я киваю. Потому что чувствую, что к ней я ближе, чем к большинству людей.
— Очень симпатичная. Элегантная, — его голос успокаивает меня, глаза успокаивают, и я не могу не задаться вопросом, а почему этот парень сидит в ВИП-зоне стрип-клуба в Гдетотаме. Он великолепный и моложавый — никак не старше тридцати — и, несомненно, очень милый. И совсем не похож на тех, кто захаживает в стрип-клуб, во всяком случае, на типичного завсегдатая стрип-клуба, каким я его себе представляла: кричащего, вопящего, с пивным животом, подвыпившего. Такие заполняют столики перед сценой, и при виде голой груди глаза у них вылезают из орбит.
Я замечаю веснушки над его левой бровью и сосчитываю их: шесть. Хорошо. Идеально. Правильное число. Я решаю, что могу расслабиться. Слезаю с его колен и сажусь на кожаный диван рядом с ним, выпаливаю:
— А что вы здесь делаете? В смысле, если такие места вас нервируют.
Он мне улыбается, терпеливо, словно ожидал этого вопроса.
— Профессиональная вредность. Я собираюсь купить это заведение, — от улыбки правая часть его лица изгибается, как перекошенный полумесяц.
Я не могу сказать, шутит он насчет «купить это заведение» или нет, но в любом случае его ответ, манера, в которой он мне ответил, добавляет уверенности.