Живописец смерти
Шрифт:
Все вроде бы разрешилось, и где-то около года Алессио вел себя нормально, прилежно учился, каждое воскресенье ходил к Святой Мессе и регулярно причащался.
Я не располагал никакими данными, позволявшими заподозрить вероятность того, что случилось потом. Во имя Господа, как я мог такое вообразить?
Файл второй
КОМИССАРИАТ БОЛОНЬИ. ОТДЕЛ ПОДДЕРЖАНИЯ ПОРЯДКА. СЛУЖЕБНЫЙ ОТЧЕТ № 1234
[…]Нижеподписавшийся ассистент Альфано Никола, начальник патрульной машины № 3, совместно с агентом Де Дзан Микеле докладывает, что 19.03.1986 в 21.00 он, по запросу Оперативного центра, направился на улицу Боккаиндоссо, 35, где располагается Дом студента. Ориентируясь на крики и
Файл третий
Он ищет маску. Он до сих пор раздевается догола и, как дикарь, разрисовывает себе лицо, потому что не уверен, ему ли оно принадлежит, и все из-за того проклятого мартовского вечера. Насилие, которым он отвечает на издевательства студентов, ему указывает путь, а сумасшедший дом предоставляет возможность.
Знаешь, что произошло потом, девочка моя?
Игуана поступает в психиатрическую клинику на принудительное лечение, и там у него берут отпечатки пальцев, которые ты обнаружила. Три года он проводит в тюремной психбольнице, где ему вкалывают по 50 миллиграммов алоперидола деканоата каждые 15 дней, тестируют, подвергают гипнозу и познавательной терапии. Пока наконец четвертый корпус не взлетает на воздух, лишая его той личности, от которой он пытается убежать.
Бум! Алессио Кротти больше нет.
Теперь он по-настоящему голый.
С этих пор ему необходима другая личность.
Другая маска.
С этих пор есть Игуана.
Вот зачем он убивает людей. Более того, расчленяет их, обдирает плоть, разрушает. Он их уничтожает. Раздевает догола, раздевается догола сам и принимает вид своей жертвы, облекаясь в другую кожу.
Но зачем это ему? От чего он бежит? Наедине с собой, в позе эмбриона, погруженный в музыку, которая омывает его, как амниотическая жидкость, о чем он думает? Чего боится?
Поймай его, девочка моя.
Поймай его, девочка моя.
Площадь Верди в Болонье имеет прямоугольную форму, она расположена посредине улицы Дзамбони, университетской улицы. Если идти по ней, можно увидеть, как открытые галереи изгибаются, ненавязчиво клонятся влево, и наконец открывается площадь, пятикратно пронизанная улицами, прямыми, как лучи солнышка на детском рисунке, чистыми, просторными и тоже прикрытыми галереями. Под ними в Болонье немного прохладно, даже апрельским днем, потому что весеннее солнце не попадает туда; под ними всегда тень, а когда солнце заходит, становится совсем темно.
Поймай его.
Грация не любила галереи. Она прогуливалась взад и вперед, не спеша, среди лотков с уцененными книгами на углу площади, между зданием, где помещалась студенческая столовая, и спущенными шторами университетского кооператива. От навесов над лотками, белых, как шатры кочевников в Сахаре, отражалось яркое весеннее солнце, и Грация расстегнула куртку, спустила ее до талии, чтобы прикрыть пистолет, и завязала спереди рукава.
Поймай его, девочка моя.
Грация злорадно улыбнулась, изогнув нижнюю губу, покусывая ее, отгрызая
Этот город, сказал Матера, не похож на другие города. Сперва, когда они ехали в машине на поиски девушки, которая жила в одной квартире с убитой студенткой, он барабанил пальцами по стеклу и, склонив голову, показывал дорогу. Этот город, изрек он наконец, не такой, каким видится. Вы скажете — городишко, подумав о тех кварталах, что заключены в стенах; это и в самом деле большая деревня — но вы не знаете этого города, инспектор, просто не знаете его. Болоньей можно назвать огромное пространство от Пармы до столицы, отрезок региона, сплющенный вдоль виа Эмилия: люди здесь живут в Модене, работают в Болонье, а вечерами ездят танцевать в Римини. Это — мегаполис, который тянется на две тысячи квадратных километров и насчитывает два миллиона жителей; масляное пятно, расползшееся между морем и Апеннинами; здесь нет настоящего центра, только рассеянная периферия, носящая названия Феррара, Имола, Равенна, Ривьера.
Подруга убитой девушки жила в одном из поставленных на ремонт и стихийно занятых домов на улице Ладзаретто. Сара: двадцать три года, короткие волосы, мелированные розовым, одно ухо пронизано целым рядом тоненьких колечек, руки спрятаны в рукава рубашки в огромную клетку, так что едва видны кончики пальцев. Очень нервничает, ходит туда-сюда по квартирке, самой обычной квартирке недорогого доходного дома. Нет, она уже давно не живет с Ритой. Из-за денег: пока она изучала современную литературу, отец слал переводы из Неаполя, потом она оставила курс, и помощь накрылась. Четыре месяца назад: пока, Рита, я нашла место в брошенном доме на улице Прателло, там не надо платить; потом, когда муниципальные власти всех повыгоняли, она вместе с другими перебралась сюда, на улицу Ладзаретто. Но сначала нашла для Риты другую девушку, с которой можно было разделить квартиру.
Свет в апреле быстро меняется, когда солнце садится. Тени под галереями багровеют, ложатся пятнами, пятна эти мечутся по стенам, и если долго смотреть на них, не отрывая взгляда от самых дальних колонн, в глазах замелькают кровавые блестки. Когда солнце скрывается за крышами и свет тускнеет, проходя сквозь фильтр низких лиловых облаков, тени под галереями сначала становятся серыми, с металлическим синеватым отливом, а потом и вовсе синими, с оттенком хромированного железа, почти голубоватым. Площадь Верди тоже меняется быстро, как свет, и в четверть восьмого она уже совсем не та, что в семь.
Грация заметила это, проходя мимо университетской библиотеки. Сторож как раз запирал дверь, со скрипом поворачивая ключ в замочной скважине; он бросил на девушку злобный взгляд, потому что она замедлила шаг и поставила ногу на ступеньку, будто собиралась войти. На самом деле ей нужно было завязать шнурки на ботинках, и когда она подняла голову, то увидела, что под портиками, среди объявлений о концертах, наклеенных на стены одно поверх другого, среди надписей арабской вязью, покрывающих колонны, и рекламных листовок Копировальных центров, разбросанных по мостовой, не осталось ни одного студента, и даже наркоман, просивший милостыню у здания муниципалитета, сунул руки в карманы спортивной куртки и уселся на ступеньках, ведущих к театру.
Этот город, сказал Матера, не похож на другие города. Он не только большой, он еще и сложный. Противоречивый. Если осматривать Болонью вот так, прогуливаясь по улицам, не увидишь ничего, кроме портиков и площадей, но, если поглядеть сверху, с вертолета, город предстанет зеленым, как лес, благодаря внутренним дворикам, скрытым за стенами домов. А если проплыть на лодке, покажется, что город весь омыт водой и прорезан каналами, как Венеция. Полярный холод зимой и тропическая жара летом. Красный муниципалитет и корпорации миллиардеров. Четыре различные мафии, которые, вместо того чтобы стрелять друг в друга, отмывают вырученные за наркотики деньги со всей Италии. Пельмешки-тортеллини и секты сатанистов. Этот город не такой, каким кажется, инспектор; этот город всегда наполовину скрыт.