Живой товар
Шрифт:
— Ты как?
Я опасливо покосилась на наш конвой. Чугунные затылки даже не шелохнулись, кажется, и в самом деле охраняли нас, а не сторожили.
— Ничего, нормально. Только пить очень хочется.
— Ребята, даме хочется пить…
Похоже, я чего-то не понимала в ситуации: громила, сидящий справа от водителя, безмолвно вытащил откуда-то банку «пепси» и протянул через плечо. Пытку голодом и жаждой к нам, очевидно, решили не применять.
— Слушай, Ася, внимательно. Ситуация такая: на тебя напали и потом за нами
— Ты думаешь, без Мюллера нас никто не тронет?
— Я думаю, большинство из них пострадали в этой… скажем так, разборке между враждующими преступными группировками, милиция теперь с «Татьяны» не слезет, оставшиеся надолго примолкнут. Да я и не знаю, много ли их осталось.
— Всех перебили?
— Ну, из этих кое-кто выживет, но я имел в виду тех, кто не был задействован в погоне за нами. Может, и найдется там кто на место Мюллера, но им теперь долго нельзя будет идти на противозаконные действия.
Он говорил очень уверенно, но двойная складка между бровями как-то мешала мне испытать такую же уверенность.
— Моего шефа тоже убили, вроде бы по запарке…
Я похлопала глазами, он пояснил:
— Ну, ненамеренно. Андрюша, надеюсь, выживет — шофер, хороший парень, я с ним работал.
Чугунный затылок, что мне «пепси» давал, повернул к нам чугунное лицо:
— Промашка вышла, думали, это к тем подмога едет. Неудачно получилось.
— Но разве вы не знали, что ваш начальник должен приехать?
— Наш начальник не должен был приехать, мы сейчас сами к нему едем.
Вмешался Дима:
— Мы едем к человеку, для которого добывали сведения, и это его работники. У нас в СИАМИ вооруженной охраны нет.
— Но ты же сам с оружием!
— Для самозащиты. Только.
— Ну, вы, господин Маугли, неплохо защищались, — уважительно заметил собеседник.
Я недоуменно повернулась к Колесникову, он промолчал, словно ничего не заметил, и у него самого лицо стало если не чугунным, то каменным.
— Выпьете за знакомство?
Колесников кивнул все с тем же каменным лицом.
Собеседник выудил откуда-то фляжку, сделал сам первый глоток, обтер горлышко ладонью и протянул Диме.
Представился:
— Алексей. Бригадир.
Дима поднес фляжку к губам, глотнул и, вытянув губы трубочкой, сказал «хух-х-х». Аккуратно завинтил крышечку и вернул фляжку хозяину. Тот спросил у меня:
— А вы?
Я хотела отказаться, но тут Колесников разлепил губы:
— Выпей глоток. Задержи воздух, выпей, потом выдохни.
Я задержала воздух, глотнула — и остолбенела с выпученными глазами. Димка хлопнул меня по загривку, я еле-еле перевела дух и закашлялась. В глотке жгло огнем, на языке ощущался странный вкус.
— Спирт на семи травах, — пояснил бригадир Алексей с некоторой гордостью в голосе.
Вот уж не ожидала от этого вида позвоночных нормальных
— Снимает пик стресса. Друг в Афгане научил. Помогало. Не были в Афгане?
— Нет, — коротко ответил Дима.
И тут уж я психанула:
— Он в Чернобыле был!
Димка сдавил мне руку — как клещами.
А бригадир сказал:
— Тогда еще глоток?
— Нет, — отрезал Колесников.
В машине стало тихо. Димка отпустил мою руку, я на него надулась и уставилась в окно. Снаружи было темно, фары выхватывали впереди дорогу, но мне между двумя высокими, с подголовниками, спинками передних кресел было мало что видно — кусок асфальта, изредка фары встречной машины. А сбоку — темнота. Не поймешь, то ли частный сектор, то ли мы вообще где-то за городом. Хотела посмотреть на часы, но ничего не разглядела в темноте.
— Двадцать три двадцать семь, — сказал Колесников.
Я промолчала. Не интересует меня его телепатия! Но как он время в темноте узнал? Потом вспомнила — у него часы электронные и с подсветкой. Вот смешно! Я хихикнула. Как-то вдруг стало легко, голова поплыла…
— Попей, Ася.
Он сунул мне в руки металлическую баночку. А-а, «пепси»… Я глотнула. Голова все равно плыла. Подобрала ноги под себя — хорошо, такое свободное сиденье — и положила голову ему на плечо. Одни кости! А Ирка еще меня обзывала…
— Ре-ак-ци-я… — медленно про бухал где-то далеко низкий-низкий колокол.
— Пусть… по-дрем-лет… чет-верть… ча-са… — отозвался второй…
— Ася, проснись.
Я с трудом разлепила глаза и огляделась.
Мы стояли в каком-то частном дворе. Может, недалеко от моего дома, на той же Черной горе. А может — на другом конце города или вообще в соседней области.
Кто-то открыл мою дверцу, я вышла из машины. Снаружи было прохладно, но хоть немного видно: горели две яркие лампы — на столбе у ворот и над крыльцом. Дом — кирпичный, двухэтажный, довольно большой, но ничего особенного.
Зато внутри… Короткий коридор, а дальше — холл. Евроремонт. Облицовочные панели на стенах, турецкая плитка под старину на полу. Изящная мебель, мягкое приглушенное освещение и настоящий камин с настоящими дровами и огнем. Не хватало только старинного портрета сэра Хьюго Баскервиля в исполнении Янковского. И во мне шевельнулась врожденная вредность. Очень уж богато, но не очень гармонично. И я начала преисполняться предубеждения к хозяину этой роскоши.
А он не замедлил появиться.
Со второго этажа спускался мужчина — высокий, отнюдь не худой, холеный. По-домашнему демократичный спортивный костюм, большие очки в темной оправе, прямая трубка в зубах и массивный золотой перстень. По-моему, он подражал Ширвиндту.