Живой товар
Шрифт:
— Даниловна, — говорю, — я у вас столько времени отнял, полшестого уже, может, вам цыплят кормить пора, а вы за разговором и забыли?
— Ой, мамочки! Полшестого! Это ж «Секрет тропиканки», а у меня телевизор не включен, это ж пока нагреется! Дай вам Бог здоровья, что напомнили!
Только и рыпнула калитка, только и брякнула железная щеколда.
Я огляделся — и с других лавочек людей как ветром сдуло. Двинулся неспешно за угол, прошелся до конца квартала, повертел головой. Перешел через дорогу, иду обратно, возле домов останавливаюсь. На улице пусто.
Нырнул
— Андрюша, кто в калитку зашел, рассмотрел?
Сам я далековато был. Андрюша похлопал пальцами по телеобъективу.
— С такой аппаратурой? А как же! Лицо неизвестное, но запечатлел. Андреич, посиди за рулем, а я у тебя за спиной со своим телескопом буду прятаться.
Неизвестное лицо вынырнуло минут через десять, прижимая левой рукой что-то под курткой.
Через несколько минут возле зеленых ворот тормознул изрядно побитый «фольксваген» (у меня над ухом клацнуло), оттуда с показной небрежностью вышел человек, двинул к калитке. Андрюша щелкнул и его пару раз. «Фольксваген» удалился, но через десять минут вынырнул снова, теперь уже у нас из-за спины, подобрал синхронно вышедшего из калитки небрежного человека и умчался.
Третий гость пришел скромненько, пешком, с авоськой в руке — две литровые картонки молока и пара батонов в прозрачном кульке. Ну, это нам знакомо, в следующий раз к Ивану Иванычу сам так пойду, а то все капуста да картошка… Андрюша щелкнул.
— Не жалей пленки, Андрюшенька, — пробормотал я. — Это же лично Кормилец!
Кормилец, как и остальные, вышел через десять минут — с той же авоськой. Только вместо одного молока в ней оказался кефир — с зелеными надписями.
— Снимай, старик, снимай! — азартно скомандовал я.
После Кормильца гостей не было. Но мне и этого хватило.
Итак, картина ясна. Банка с бракованной крышкой — просто и наглядно, а обнаруживается только на месте, при распаковке контейнера. Небось упрятана в самой середочке. Тут же ее с криками негодования увозят в «Татьяну», сдают по акту «юристам» Мюллера, через сорок минут товар прибывает на дозировку и расфасовку, а через два часа он уже в руках у мелкооптовиков — небольшие аккуратно запаянные полиэтиленовые пакетики.
Будь на нашем месте милиция, подхватила бы сейчас Кормильца под белы рученьки и повлекла с вежливыми извинениями и подзатыльниками кефирчик его дегустировать. Но это — не наши функции. Да не больно и хотелось.
«Таким образом, товарищи, бумеранг замкнулся», как говаривал некий сугубый интеллектуал. Для прокуратуры маловато, зато для Ивана Иваныча — в самый раз. Можно писать победный рапорт. Но хорошо бы известить его прямо сейчас — глядишь, другие бригады успеют отследить работу того же Кормильца с мелкими толкачами.
Андрюша тормознул у ближайшего автомата (мобильник — мобильником, но так естественней, да и дешевле). Однако Ивана Иваныча не было. Впрочем, он ведь предупреждал, что может задержаться в столице и на понедельник. Я сообщил автоответчику, что Маугли заглянет завтра в четыре, как договаривались, и повесил трубку.
Настроение у меня было, что называется, пасхальное — как после тринадцатой зарплаты. Расследование по обеим
Интересно, папа Кучумов потонет вместе с нею или выплывет? Я вдруг понял, что мне будет приятнее, если Дмитрий Николаевич окажется невиновен — лекции читал он интересно, с тонким знанием дела, и на экзамене не зверствовал. Но в любом случае завидовать ему не приходится… Как-то неуютно мне стало, и мой миг торжества начал на глазах тускнеть.
Не позволю! Я только что успешно выполнил первое задание и не засветился, меня ждет моя женщина, скоро мы поженимся — так что имею право ощутить праздник!
Я пересел на командирское место, дождался, пока Андрюша вернется за руль, и, вяло шевельнув пальцами левой руки, проговорил, грассируя по-графски:
— Че-а-эк! Пошел на Че’ную го’у!
Андрюша хмыкнул, качнул головой и включил зажигание.
Глава 37
СЕМЕЙНАЯ СЦЕНА
Пока Надька везла меня домой, я успокоилась. Нет, где-то там, в глубине, и отчаяние имело место, и обида, горькая-прегорькая. Но слез уже не было. Наоборот, я разозлилась. И еще как!
Со злости обед приготовила — на собственный вкус, с приправами, поострее. Квартиру убрала, даже белье постельное замочила — давно уже собиралась, да все руки не доходили. Другими делами занималась, дура!
Каких-то девиц жалела, спасала. Нет чтобы себя жалеть и спасать. Глазками смотреть надо было, ушками слушать и головочкой думать, кто к тебе липнет. Хоть сейчас попытайся подумать, после драки, — на будущее. Попытайся раз в жизни о себе думать!
Я истово полоскала белье и одновременно пыталась думать о двух прошедших неделях собственной жизни… даже меньше — с того дня, когда кто-то за меня все решать начал. С той пятницы, когда прогуляться после работы пошла.
Память хорошая, никогда не жаловалась. Но даже моя добротная память не могла напомнить хоть одно слово ласковое от этого гада. Ну кроме тех моментов, когда любой мужчина что-то такое бормочет, подходящее к случаю. А вот так, на трезвую голову, в лучшем случае Лисой называл. Зато когда я о деле говорю, у моего мужчины сразу наблюдается ко мне интерес…
Использовали тебя, использовали как хотели. Ну, и чем я лучше Ирки несчастной?! Та хоть доллары какие-то получала или там фунты, пускай и с хозяином делилась. А я — за так, дура изголодавшаяся, подумаешь, деньги он давал на хозяйство! Еще и работу всю за него сделала, вот этими самыми руками, кретинка!
Допустим, «Татьяну» вонючую мне не жалко, ни Манохина, ни Валентину его двуличную. Но он мне хоть зарплату платил, мозги благородными целями запудривал, и вполне успешно, кстати. Ну и сидела бы себе спокойно — чего было Шерлока Холмса из себя разыгрывать? Девочку пожалела? Себя пожалей! Обидели маленькую, кобылу белобрысую! А тебя никто не обижал, просто заставили таскать за кого-то каштаны из огня, а теперь сиди у разбитого корыта, сегодня без мужика осталась, завтра — без работы…