Живун
Шрифт:
Отличались ханты трудолюбием. Старик, едва приехав, принялся плести гимгу, ловушку для рыбы, по-русски — морду. Марья, когда засыпал ее грудной сынишка, мастерила лукошки из бересты.
Ермилка горячо взялся неводить с артельщиками. Свой пай сразу же после улова он отвозил за протоку и возле чума засаливал рыбу в бочке или в большом деревянном корыте, вялил, сушил. В парму вступать не хотел. «Своим родом рвать нельзя. Без рода пропадешь», — говорил он. Никто ему не возражал. А то что он отдельно
В общем, Ермилкой оставались довольны, и он, похоже, не раскаивался.
Через неделю с небольшим подошла к концу соль. Хоть и промышляли зыряне ветхим неводом, который то и дело приходилось чинить, но ловилось хорошо, очень хорошо. Соли требовалось много.
— У Ма-Муувема, поди, и соль есть? — пытал Эль Ермилку.
— Маленько есть…
— Едем к Ма-Муувему! — предложил Эль, втайне надеясь разжиться и вином.
— Знаешь, сколько он сдерет?
— А как путину упустим?
Довод был веский. Но Гриш предложил подождать катер, который обещал прислать Куш-Юр, авось не пустой придет, чего-нито подкинут им. Да и распечет их Куш-Юр. Рыба к Ма-Муувему, чего доброго, уйдет, катер порожняком вернется. Как Куш-Юру в глаза смотреть?
— Вот заладил, Куш-Юр да Куш-Юр! Или мы сами своему добру не хозяева? Что нам надо, то и сделаем! И шабаш! — ожесточился Мишка.
Даже Сенька, когда Гриш оглянулся на него, ища поддержки, отвел взгляд. Разъярился Гриш… Но что он может один против всех!
«Круто не поворачивай», — вспомнил наставление Куш-Юра… Соль впрямь очень нужна. Есть ли она в Мужах? Да туда и долго… А здесь наверняка и под боком…
Они возвращались с рыбалки, неторопливо гребли, переговариваясь вполголоса. Эль опять завел свое и даже ушам не поверил: Гриш согласился.
— Будь по-вашему! Съездим за солью.
Эль завопил от радости.
— Однако ездить не надо. Моя поедет, Макар-ики поедет, рыбу Ма-Муувему отвозить, спрашивать будем, — вызвался Ермилка.
— Завтра! — Элю не терпелось.
— Завтра — нет. Завтра рыбы мало.
— Чего — мало, калданка, поди, наберется.
— Калданка — мало.
— А тебе что останется?
— Сперва долг плати. Потом себе бери.
— Так ты много должен?
Напоминание о долгах заметно опечалило Ермилку:
— Не знаю. Однако много…
— Как не знаешь?
— Ма-Муувем муку давал, чай давал, винка… Платить надо. Без Ма-Муувема как жить? Совсем худо будет.
— Так ты давай к нам в парму навсегда, насовсем! — позвал его Гриш.
Ермилка головой покачал:
— Нельзя своего рода бросать.
— Худо твое дело, — посочувствовал Эль.
— Худо, худо, — закивал Ермилка.
Гриша охватило возмущение,
— А мы еще на поклон потянулись к обдирале-живодеру!
— На нас не разживется, знаем, где власть! — в полный голос отозвался Мишка и самонадеянно шевельнул усиками.
Густые, темные брови Ермилки нахмурились, он забормотал недовольно:
— Зачем лась? Лась мука, винка не давал. Ма-Муувем давал. Пошто болтать? Ма-Муувем услышит — мне худо будет. Больше винка не даст, муки, чай-табак не даст. Как жить буду?
«Еще передумает ехать!» — Эль поспешил вмешаться.
— И впрямь — чего болтать? Не бойся, — потрепал он Ермилку по плечу, — не скажем власти. Это так, зря брехали, на ветер. Пускай выручает нас Ма-Муувем. Заплатим и спасибо скажем.
Ермилка немного успокоился, даже криво улыбнулся.
— Ладно. Маленько поговорю с хозяином. Может, выручит, может, нет.
2
Летний стан рода Ма-Муувема расположился на берегу Большой Оби, выше Вотся-Горта.
На зеленой лужайке в беспорядке стояли островерхие чумы, в эту летнюю пору покрытые берестой. Возле каждого жилья дымились костры, бродили лениво собаки, на вешалах сушились растянутые сети, висела связками рыба, вялилась.
Чум старшины Ма-Муувема выделялся и размерами, и тем, что рядом с ним, под навесом, выстроились ряды бочек и ящиков — богатые запасы рыбы. Такие же бочки и ящики теснились и в большом каюке, принадлежавшем старшине. Вдоль берега стояло множество других лодок — больших и малых.
Ма-Муувем, коренастый, с висячими темными усиками, черноволосый, остриженный под кружок, на вид еще не старый. Двигался он медленно, должно быть, старался придать себе больше важности и мудрости. Ведь недаром его зовут Ма-Муувем — Моя Земля. Даже мало нуждающиеся сородичи признавали Ма-Муувема своим главой, ответственным за всех перед властью, — старой ли, новой ли. Ему сдавали прежде ясак, и он вносил его за весь род в казну. Он был и судьей, разбирал споры между сородичами, определял меру наказания, вплоть до предания виновного властям.
А бедные сородичи — ими же были без малого все — полностью зависели от Ма-Муувема. Его неводом на его лодках они промышляли на полупаях, ему сдавали свои уловы за продукты и товары, а чаще всего в уплату прежних долгов, которые никогда не кончались.
Семья Ма-Муувема была небольшая: две жены — пожилая Пекла и молодая Туня, обе бездетные, и хромой племянник-сирота — девятнадцатилетний Пронька.
Мужиков на стане Ермилка не встретил — неводили. Бабы и ребятишки разделывали и засаливали рыбу. Тем же занимался возле чума и Ма-Муувем.