Живун
Шрифт:
— Для свидания. Понравилось с тобой целоваться.
«У-у, нечистая сила, приползла искушать!» — Он со злостью взмахнул в воздухе палкой, приготовленной для обмера поленниц.
— Полегче! А то зашибешь невзначай, как Биасин-Гал жену…
— Ты мне не жена. Уходи! Слышь?
— Не уй-ду! — Она шагнула к нему, прошептала: — Хочешь, стану женой? Сейчас? Вон на той лужайке? Без венчания! Все одно в Бога не веришь.
У него перехватило дыхание:
— Дура!.. Вырядилась… Поезжай, говорю! Не мешай.
Эгрунь
Он помедлил, но расстелил.
Эгрунь легла, закинула руки за голову, потянулась. Увидев, как он зажмурился, поманила:
— Иди, иди сюда. Да не жмурься, слепцом не сделаю, не съем.
Куш-Юр подсел к ней, закурил.
— Вот что, Эгруня… — Он впервые назвал ее по имени.
Девушка встрепенулась, придвинулась к нему.
— Как ты сказал? Повтори. Ведь я знаю, любишь ты меня. Ох и глаза у тебя! Все душу мою жгут. Гляди же на меня! Гляди! Милый, любимый… — Она уронила голову ему на руку. — Люблю ведь тебя…
— Верю… Но не быть нам парой. Пойми!
Эгрунь подняла голову. Насмешливо спросила:
— Опять про отца? Если любишь — все нипочем!
— Про отца — одно. Я люблю другую.
— Чурку-Сандру? — она беспечно махнула рукой. — Что с возу упало, то пропало.
— А забыть ее не могу.
— Не отберешь же ее назад у Караванщика. Или отберешь? По вашим безбожным законам…
— Не бреши…
— Любил ты ее когда-то. А сейчас меня любишь! Правда ведь?
— Нравишься ты мне. А любви не имею. — Куш-Юр прямо посмотрел ей в глаза. И она отвернулась. — У тебя ведь суженый есть, Яран-Яшка. Зачем же другого ищешь?
Эгрунь подскочила как ужаленная.
— Яшка?! Яран-Яшка мой суженый! — И захохотала.
— Все село об этом говорит. И Яшка сам сказывал мне… Объяснял, скоро свадьба ваша. И Озыр-Митька за вашу женитьбу. Разве не так?
Эгрунь помрачнела, насупилась.
— Да чхала я на них, на Митьку-живодера и на Яшку-недотепу. Пара ли он мне. Яшка-то? Тьфу…
— Зато работящий.
— Работящих много. Я сама такая, даром что из богатого рода. От меня все парни без вина хмелеют. Какого хочешь кликну — пойдет за меня в огонь и в воду. Да никого за тыщи не возьму. Ты мне нужен! А уже коль надумала, будешь моим!
«А может, вот оно — твое счастье!» — застучало у Куш-Юра в голове. Но, тут же устыдившись своих мыслей, он поднялся.
Глава одиннадцатая
Встань-трава
1
У больного Ильки было много разных игрушек. Сделал их отец из дерева: конь с выгнутой шеей, лодки с веслами, пароход с мачтой и трубой. Был даже блестящий стеклянный шар. Но всего больше любил мальчик ваньку-встаньку, подарок дяди Пранэ.
— Дивная
Илька не расставался с игрушкой даже ночью. Привез ее с собой в Вотся-Горт. За долгий летний день кем только не бывал ванька-встанька: и всадником, и солдатом, и капитаном, и рыбаком.
А уж как старался мальчик перехитрить деревянного человечка, уложить его.
— Вот какой ловкий, — изумлялся Илька. — А я вот не могу встать. Стараюсь, стараюсь — и не могу.
— И не встанешь никогда, — безжалостно донимал черномазый Энька. — Ты — Илька-сидячка, а встанька — я. Энька-встанька. Во! — И, вскочив на ноги, он принимался прыгать, кривляться, дразнить: — Ты не можешь! Ты не можешь!
Илька терпел это, сносил. Но однажды заплакал горько-горько.
— Мама! Мама! Почему я не встанька? — всхлипывал он.
Елення сидела на корточках у раскрытого сундука и перебирала вещи.
— Ой, не знаю, детка! Богу, видно, так угодно. — Голос у нее надломился, она припала на край сундука, в беззвучном рыдании уткнула лицо в маленькие ярко-синие чулочки и детскую пыжиковую шапочку, порыжевшую от времени.
— Мамочка, а чего ты заплакала?
Елення зарыдала пуще.
— Ничего-то ты, милый мой, не помнишь… Ничего-то ты не знаешь… В чулочках этих бегал ты когда-то на своих проворных ноженьках, бабочек ловил… Да как еще бегал. А теперь… — Елення захлебывалась слезами.
Нет, Илька не помнил, как ходил и резвился на ножках. Но горестный рассказ о своей беде слышал не раз.
Приключилось это два года назад — летом тысяча девятьсот двадцатого года. Гражданская война на Севере только-только закончилась, и люди наконец вздохнули облегченно. Началась путина. Мужики выехали на промысел. Надо было запасаться рыбой на долгую зиму да и подзаработать немного. Гриш с двумя братьями уехал рыбачить за тридцать верст от Мужей. Разместились в маленькой промысловой юрте. Братья ловили рыбу ставными сетями на двух калданках. Поначалу дело не ладилось: часто перепадали дожди, штормило. И рыбаки отсиживались в юрте, коротая время кто как мог.
Ильке в ту пору минуло три года. Мальчик был смышленый, подвижный, говорливый. Соседи узнавали Ильку по голосу.
— Ях-я! — обычно извещал он о себе у закрытой двери.
Заслышав этот клич, люди спешили открыть.
— Ты на каком языке кричишь? — спрашивали его.
— На своем. — И мальчик показывал язык: — Во!
— Весь в папку, — смеялись взрослые.
Елення в ту весну как-то отправилась на пристань продать пыжиковую шапку и взяла с собой Ильку, чтобы показать ему настоящий пароход.