Живущие на ветрах

Первая жизнь. Живущие на ветрах

В краю средь лесов и пастбищ когда-то народы жили,

про них говорили - люди, живущие на ветрах.

Смуглы и черноволосы, жестки и жестоки были,

и верили

в тьму-богиню, не зная, что значит - страх.

Они почитали птицу, рожденную в новолуние,

чьи когти - острее стали, чьи перья - серпов острей.

Их храмы полны секретов и яростных жриц-колдуний,

которые знали тайны туманов, птиц и зверей.

Их жертвы кровавы были, их гибель не устрашала,

они не боялись боли, не знали усталых снов.

Богиня погибших с честью опять в их мир воскрешала,

и кроме ее величья не чтили других богов.

Дыша поднебесным ветром, они улетали в небо

на крыльях могучей птицы, и видели свысока

как движется время быстро, как быль уходила в небыль,

как тенью чужой покрылись далекие берега...

– Мой йанг, беда идет в ночи на черных кораблях.

– Йанг-йи, не бойся, не кричи - сильная наша земля...

– Мой йанг, беда уже снесла сто стран в чужих краях.

– Йанг-йи, ты словно не жила? Иль это смерти страх?

Плывут золотые лодки, волну режут острой грудью,

сердца приходящих с ними готовы дотла гореть.

Пришли с кораблями звери-не звери, но злые люди,

несущие побережью разруху, огонь и смерть.

В развалинах храм Богини, кровавит гранит ступеней,

на стенах - не роспись, тени погибших стоят у стен.

В руках у живых храмовниц серпы - боевые леи,

в глазах у храмовниц - ярость, в сердцах у храмовниц - тлен

Пришельцы в больную веру крестом с косой перекладью,

мечом да проклятьем гонят, а кто не согласен - враг.

Нарушен узор столетий, подернулись ряби - гладью,

покой и свободу верным, а всех остальных - в овраг.

На бронзовокожей деве рисунки, металл и шрамы.

Как крылья, серпы летают, метя со двора чужих.

Спиною к сестре прижалась на входе родного храма

послушница - лишь десяток осталось таких в живых.

– Йанг-йи, нам не сдержать напор, у них - длинней мечи.

– Дитя, идем, спина к спине, и если страх - кричи.

– Йанг-йи, мне завтра будет год, как я пришла сюда.

– Не будет, дева. В эту ночь - конец твоим годам.

Золотоверхие храмы, златоволосые дети,

небыстрый заморский говор, и кожа, как снег, бела.

Летают под небом ветры, уходит за летом лето,

забыты легенды прочно, важны у людей дела.

Как

белые злые звери, проходят пришельцы мимо,

летят золотые лодки, смывается кровью прах.

Все то, что приносит время, совсем не преодолимо.

Остались в легендах люди, живущие на ветрах.

В отвар из тимьяна с мятой добавить щепотку перца.

Получится слишком горькой и пряной такая смесь.

Горячая примесь тени в лазурных глазах младенцев.

Хранится былая раса в крови у рожденных здесь.

На ветках - большие птицы, чернее, чем ночь и сажа,

их вопли - как звон металла, как крик боевых серпов.

Летают ночные тени, летает ночная стража.

У скольких детей сегодня проснется былая кровь?

– Йанг-йи, я видел странный сон, я знал тебя тогда.

– Молчи, так не зови меня, накличется беда.

– Йанг-йи, иначе не могу. Ты будешь мне сестра.

– Йа-мэй, братишка, будем ждать. Придет и нам пора...

Jang - жрец и этап обучения

Jang-Ji - жрица-ученица, обращение к жрице, равной или младшей

Ja-May - приветствие, согласие, благословение

Первая жизнь. Jon-Khere. Первый обряд Ашк

Бронзовокожая девушка, дочь народа Скашь, готовилась к первому в своей жизни настоящему обряду Первой Смерти. Ее сердце билось сильно и ровно, не страшась ни боли, ни крови. Она предвкушала ту силу, что придет к ней после первой самостоятельной инициации. На ее теле уже были защитные узоры, нанесенные ей любимым йангом, но того было мало, чтобы стать одной из взрослых жриц храма Скашь.

То было раннее утро, и солнце еще не поднялось над лесами и скалами земли богини. Дети храма спали, но Ашк - нет. Она знала, что старший йанг не спит. Но она не должна была встречаться со жрецом и своим учителем. Она знала, что он желает ей победы и жизни. И она собиралась жить.

То был день весеннего равноденствия, зябкий и звонкий. Она улыбалась, слушая ветер и спускаясь по каменным ступеням храма. Лес привечал ее звуками жизни, и юная жрица наслаждалась каждым глотком воздуха.

Только в полновесной любви к себе, к миру и к себе в пределах мира можно было творить обряды. Она знала это, и рассмеялась, когда стая чернокрылых птиц взлетела над стенами храма. То не были скаши, но все же она посчитала воронов хорошим знаком.

И вот она пришла в одиночестве к черным скалам. И там Ашк разделась, разожгла костер, чтоб было вдосталь пепла. Она хорошо помнила, какие травы и какие древа должны быть пищей для огня. И все приготовила заранее, окружив место своей инициации белыми камнями и защитными знаками. Сейчас льняное темное платье лежало за пределами ограды, а внутри горел золотистый огонь. Ашк тронула его пальцами - и отдернула. Больно! Она усмехнулась. И второй раз удержала пальцы в пламени на миг дольше. Вот глупая... Прекратив забавляться с болью, жрица начала готовиться к обряду.