Живущие на ветрах

Хортица Александра

Она была невысокой, темноволосой и гибкой, словно дикая кошка. Ее шустрые тонкие пальцы хорошо управлялись с самим хрупким и тонким оружием. Маленькие золотые серпики леи-йи она держала ничуть не хуже, чем тяжелые боевые серпы леи. Но сейчас с ней было только одно оружие.

Затем она чертила сложные знаки на теле, и ложилась спиной на холодную землю, раскинув руки и следя за ветрами. Она дышала, как ее учил старший йанг, и ловила земные потоки. Они струились вверх и вниз, от земли и до неба, и стоило только прислушаться, чтоб

ощутить их.

Осознать свою жизнь и свою смерть нужно было быстро. Предельно быстро. Этому она училась.

«Вот я, йанг-йи, имя мое Ашк, Ашк из народа Скашь, и я становлюсь сильнее по праву крови и смерти»

Потом она, глядя в небо над собой и слушая ветер, подняла руки с зажатым в них йонгхартом, и резко опустила их, не раздумывая и не сомневаясь. Главное - не закричать, не дать телу выгнуться в агонии - иначе узкое лезвие оружия Первой Смерти и правда может убить ее по-настоящему.

Богиня посмеется над жрицей, которая пришла к ней после первого же обряда инициации. Ашк не хотела, чтобы богиня смеялась над ней.

Если жрице народа Скашь умирать - то только так. Рвется тонкая ярко-алая нить, за ней же - пустота. Шаг, еще шаг. Сколько там, этих шагов. Боль идет непрерывным звенящим потоком. Но без этого никак, поток держит каждый шаг. Нужно удержаться на грани как можно дольше. Только так, только на самом основании жизни - жить. Получить силу быть и сознавать, право двигаться в ветрах.

Падай на грани жизни, утекай по капле, жизнь, уходи уверенно, кровь. Удержаться, удержать ток крови, а с ней - и ток жизни. Идти в одиночку можно, черпая в этом силу.

Предел уже наступит скоро. И нет рядом мудрого йанга, который удержит на краю. Но уже тогда, когда холодный узкий язык лизнул ее сердце, Ашк поняла, что справится. Ведь чистота сознания приходит в момент первой страшной боли, когда холодеющие пальцы хотят отпустить клинок. Но сознание ясное, чистое и твердое. Отпустить - нельзя. Ведь йонгхарт придется еще вытаскивать. Никто не поможет.

Больно.

«Мой птенец, ты еще не знаешь, что такое боль. Когда яд проникает в жилы, растекаясь огненной кровью и диктуя права на твою жизнь. Когда серебряные иглы входят в горло, и ты глотаешь пламя. Когда ты уходишь в ритуальный огонь, и возвращаешься, полон силы... Тебя ждут десять, сто и тысяча смертей - и ты все их переживешь, йанг-йи, все».

Со звонким криком, похожим на крик птицы Скашь, юная жрица вырвала клинок из груди. Она дышала, приходя в себя, и улыбалась. А потом села, и вложила йонгхарт в трещину между камнями. Не мешкать... Она надавила. Больно. В груди полыхнуло острой болью, но надо было заканчивать. Она надавила сильнее. И йонгхарт лопнул, развалился на две половинки.

Тяжело дыша, Ашк закапывала обломки, набрасывала на них камни. Никто никогда не найдет оружие Первой Смерти. Сотлеют тут, исчезнут, и не будет даже воспоминания о том, как она была слабой. Зато теперь - теперь она куда

сильнее, мудрее и больше. Совсем уже настоящая жрица!

После она выпила отвар, принесенный с собой. От него в голове чуть затуманилось, но зато ненужная уже боль ушла. К чему лишние страдания там, где все уже ясно? Ведь Ашк прошла инициацию. Она поднялась, зажимая рукой маленький порез над левой грудью, ближе к середине. Он уже не кровоточил. Сердце, поколебавшись, принялось биться ровнее, она ощущала, как потоки земли помогают восстановиться поврежденной сути жизни.

Ашк пошла к горному ручью, нагая, окровавленная и счастливая. Купаться, смывать узоры, пить ледяную воду, и радоваться острым чувствам. Как хорошо быть живой!

Она была горда собой. Она смеялась.

Ashkh– имя одной из последних жриц культа Скашь. Слово - крик птицы;

Jon-Khere - «Первая смерть», первый обряд инициации. Проводится учеником самостоятельно;

Jonghardt - «Первое лезвие», узкий кинжал, предназначенный для ритуальной самоинициации, личное оружие жриц Скашь первой смерти.

Lei-ji– «крылышки», маленькие золотые серпики для ритуального кровопускания. Не предназначены для убийства.

Первая жизнь. Kheret

Стоящий у двери храма, похожий на злую птицу,

Скашь-йон говорит весомо, и голос его звенит.

Скашь-йона готовы слушать все йана - жрецы и жрицы,

И небо в ладонях ясно, и солнце идёт в зенит.

Стоящие на ступенях готовы с ним согласиться,

что нет ничего важнее, чем каждая в мире жизнь,

Все - внуки ночной богини и дети небесной птицы,

и всех в этом мире чает бескрайняя неба высь.

Стоящие на ступенях готовы ему поверить,

что нет ничего важнее, чем чистая, злая смерть.

Как жизнь неотвратимо дорогу людскую мерит,

так смерть неизбежно тянет в подзвездную круговерть.

И все повороты мира сплетают пути живые,

и все человечьи дети пред небом живым равны.

Скашь-йон говорит законы известные, вековые,

в которых и жизнь и смерть все равно ценить должны.

Скашь-йон говорит с улыбкой, что жизнь дает надежду,

что смерть всех одарит силой, которую не унять.

Но смысл дает безмерный лишь та, что влюбленных держит,

что связывает незримо родное дитя и мать,

Что держит сестер и братьев, и тех, кто поклялся в дружбе,

и всех, кто обвенчан сердцем, и кровью соединен.

А каждая гибель - сила, и каждую гибель нужно

держать на руках умело, и помнить завет времен.

У них не бывает войн, и суд им совсем не нужен,

им ненависть не знакома, идут стороной враги.

Зачем воевать, скажи мне, когда ты со смертью дружен,