Живущий в ночи
Шрифт:
– И тогда ты перестал бы быть ночной тварью, – закончил Бобби.
– Да, тогда – прощай уродство.
За барабанной дробью дождя послышался другой звук, как будто кто-то пробежал по заднему крыльцу. Мы посмотрели в ту сторону и увидели, как на внешний подоконник окна, которое находилось ближе к кухонной мойке, вскочил большущий резус. Его шерсть была мокрой и облепила тело, отчего животное выглядело тощим. Обезьяна балансировала на узком пространстве, держась одной маленькой лапой за средник оконной рамы. То, как незваная гостья глядела на нас, можно было бы интерпретировать
– Я думаю, если мы не будем обращать на них внимания, они разозлятся гораздо быстрее. А именно это нам и нужно, – сказал Бобби.
– Чем сильнее они разозлятся, тем более неосторожно станут действовать, – добавила Саша.
Откусив еще один кусок пиццы с ветчиной и луком и постучав пальцем по стопке желтых листков, я сказал:
– Я только пробежал эти записки глазами и сразу наткнулся на абзац, в котором отец объясняет, как он понял теорию, разработанную мамой. Работая на проект Форт-Уиверна, она создала новый подход к проектированию ретровирусов – таким образом, чтобы их можно было более эффективно и безопасно использовать для доставки генов в клетки пациента.
– Нет, я определенно слышу шаги гигантской ящерицы, – сказал Бобби. – Прислушайтесь: бум, бум, бум!
Обезьяна, стоявшая за окном, заверещала.
Я бросил взгляд в сторону ближайшего к нам окна, располагавшегося прямо позади стола, но за ним никого не было.
Орсон встал на задние лапы, передние положил на стол и сыграл настоящий театральный этюд, показывая, как ему хочется еще кусочек пиццы. Всю силу своего обаяния он обрушил на Сашу.
– Осторожнее, – предупредил я ее, – ты ведь знаешь, как дети шантажируют одного из родителей, подлизываясь к другому.
– Я скорее прихожусь ему сводной сестрой, – отмахнулась она. – Тем более что этот ужин вполне может оказаться для него последним в жизни. И для нас, кстати, тоже.
– Хорошо, – сдался я. – Но учти, ты создаешь опасный прецедент, и, если нас сегодня ночью не убьют, последствия могут быть весьма печальными.
На оконный карниз запрыгнула вторая обезьяна, и теперь уже две твари визжали на нас и скалили зубы через стекло.
Саша выбрала самый узенький из оставшихся кусочков пиццы и положила ее на собачью тарелку, стоявшую на полу.
Орсон обеспокоенно глянул на бесновавшихся за окном гоблинов, но даже эти адские твари были не в состоянии испортить ему аппетит. Затем он полностью сосредоточился на еде.
Одна из обезьян начала колотить лапой по оконной раме и визжать громче прежнего. Ее зубы выглядели больше и острее, чем должны быть зубы обезьяны, – достаточно большими для того, чтобы терзать живую плоть, как положено хищникам. Возможно, это также было сознательно запланировано мальчиками-шутниками из Форт-Уиверна, работавшими над созданием нового оружия. Я снова мысленно представил растерзанное горло Анджелы Ферриман.
– Это может оказаться отвлекающим маневром, – предположила Саша.
– Они не могут проникнуть в дом, не разбив стекла, а мы это обязательно услышим, – успокоил
– За таким-то визгом и шумом дождя? – недоверчиво спросила она.
– Мы их услышим.
– Я думаю, мы не должны разделяться и идти в другие комнаты поодиночке, – сказал я. – Только в самом крайнем случае. Они достаточно умны и наверняка понимают, что значит «разделяй и властвуй».
Я вновь покосился на ближайшее к столу окно, но обезьян за ним видно не было. Только дождь и ветер разгуливали между песчаных дюн, видневшихся за перилами веранды.
Одна из обезьян повернулась к окну спиной и прижалась к стеклу своей отвратительной голой задницей.
– Итак, – проговорил Бобби, – что произошло после того, как ты вломился во владения святого отца?
Почти физически чувствуя, как неумолимо истекает оставленное нам время, я сжато рассказал о том, что произошло на чердаке священника, в Форт-Уиверне и возле дома Мануэля Рамиреса.
– Мануэля можно только пожалеть, – печально покачал головой Бобби. Саша горько вздохнула, но ничего не сказала.
Обезьяна-самец принялась обильно мочиться на стекло.
– Это что-то новенькое, – заметил Бобби.
За окном начали появляться новые обезьяны. Визжа и кривляясь, они подпрыгивали высоко вверх, словно зерна кукурузы на раскаленной масляной сковороде, а затем вновь исчезали из виду. Казалось, что их здесь десятки, хотя мы знали, что это все те же шесть или восемь резусов, из которых состоял отряд.
Я допил остававшееся в бутылке пиво.
С каждой минутой сохранять прежнюю веселость становилось все труднее. Даже попытки казаться веселым требовали гораздо большей сосредоточенности и энергии, нежели у меня имелось.
– Орсон, – сказал я, – мне кажется, будет неплохо, если ты пробежишься по дому и поглядишь, что творится в других комнатах.
Пес сразу же понял, что от него требуется, и отправился на разведку. Но прежде чем он успел выбежать из кухни, я окликнул его:
– Эй, и никакого героизма! Если увидишь что-то не то, сразу же начинай лаять и бегом сюда.
Отправив пса на задание, я сразу же пожалел об этом, хотя и понимал, что принял правильное решение.
Первая обезьяна уже опорожнила свой мочевой пузырь, и теперь ее заменила другая – та, которая до этого показывала нам задницу. Она повернулась к нам мордой и стала поливать стекло горячей желтой струей. Другие тем временем носились по перилам веранды и висели на балках крыши.
Бобби сидел прямо напротив окна, расположенного возле стола, и смотрел на него так же подозрительно, как я. Царившее за ним спокойствие казалось обманчивым.
Молнии прекратились, но над морем продолжал грохотать гром, и его раскаты приводили обезьян в состояние еще большего возбуждения.
– Говорят, новый фильм Брэда Питта – это просто супер, – проговорил Бобби.
– Я его еще не видела, – откликнулась Саша.
– Когда посмотрите, дайте мне, – попросил я.
Кто-то попытался открыть заднюю дверь, ведущую с улицы на кухню. Дверная ручка задергалась и заскрипела, но дверь была надежно заперта.