Живые и взрослые (сборник)
Шрифт:
– Правда, – говорит из своей кровати Шурка, – ты понимаешь. Но я одного боюсь: когда потом станешь взрослым – ты же перестанешь меня понимать?
– Ну, – отвечает Лёва, чуть задумавшись, – ты же потом тоже станешь взрослой. И мы снова будем понимать друг друга. Не такая уж большая у нас разница в возрасте, перерыв совсем небольшой будет.
Ника всегда считала: классный час – самый скучный урок. В лучшем случае расскажут про никому не нужные мероприятия типа похода на Белое море с географом-коротышкой, в худшем – будут пересказывать последние новости из газет или обсуждать, кто нарушал на этой неделе дисциплину и как
Ника грызет ногти на левой руке, безучастно глядя в пустоту. Ей кажется: сегодня весь класс ее избегает. Только Гоша сказал: привет! – и тут же отвернулся. Все остальные вообще мимо смотрят – даже Оля с подружками. Ну, насчет Оли можно, конечно, только порадоваться.
Ника оборачивается к окну: сплошная белая пелена падающего снега. Краем глаза она видит Марину – и замечает, что сегодня соседка сидит в ее, Никиной, позе: руки скрещены, взгляд сосредоточен. Только Марина при этом еще и закусила прядку каштановых волос, а вот Ника до сих пор заплетает косички – даже если бы хотела, у нее бы так не получилось.
Павел Васильевич спрашивает, есть ли у кого-нибудь вопросы.
Марина поднимает руку.
– У тебя вопрос, Марина? – спрашивает учитель.
Павел Васильевич единственный из учителей не зовет Марину «Петрова»: как-то раз она сказала ему, что не любит свою фамилию, мол, слишком обычная – вот он и запомнил.
– Нет, Павел Васильевич, – говорит Марина, – у меня, скорее, сообщение. Можно я выйду к доске?
– Да, пожалуйста.
Ника смотрит на Марину. Несмотря на вчерашнее предательство, Марина ей все-таки нравится. Наверное, Ника хочет быть на нее похожей. Сразу видно: Марина не из тех, кто не поспевает за собственной жизнью.
– Ребята, – начинает Марина, и Ника слышит, как тихонько хихикнула Оля. Марина тоже слышит и повторяет еще раз с нажимом: – Ребята, мне кажется, последнее время у нас в классе происходит что-то нехорошее.
В классе поднимается недоуменный гул. Даже те, кто до этого играли в «морской бой», отложив ручки, смотрят на Марину.
– Я не буду говорить о других, – продолжает она, – я скажу о себе. Вчера я совершила поступок, за который мне стыдно. Я хотела наказать подлость – и мне это удалось, – но при этом я сама совершила подлость. Да, я предала человека, который мне доверился. Многие из вас знают, что я имею в виду. Некоторые присутствовали при этом, другим, наверное, уже рассказали. Я завела нашу одноклассницу в неприятное, опасное место – и бросила там одну. Да, бросила ненадолго. Да, рядом были друзья. Но я даже не предупредила ее. Неважно, почему я поступила именно так, – я не хочу оправдываться. Сейчас, стоя перед всеми, кто знает об этой истории, стоя перед всем нашим классом, я хочу извиниться. Я хочу извиниться перед Вероникой Логиновой за то, что случилось вчера. Прости меня, пожалуйста, Вероника.
Ника замирает. Ей кажется: у нее никто и никогда не просил прощения. Она просила – у мамы, у папы, у тети Светы, у учителей, даже у одноклассников, которые смеялись и издевались над ней, – да, она просила прощения, а у нее – никогда. Это также невероятно, как если бы Аннабель из ее старой школы сама заговорила с ней.
Ника в недоумении: она не знает, что она должна делать.
Весь класс смотрит на нее.
Она поднимается, сама не зная, что собирается сказать.
– Спасибо, Марина, что ты извинилась… – говорит наконец Ника. И, решившись, добавляет: – И спасибо Гоше, который меня вчера спас.
Ника садится. С соседнего ряда доносится: а чего случилось-то? Павел Васильевич смотрит на класс –
– И вот еще одно, – говорит она. – Я сказала вначале «ребята», и кое-кто рассмеялся. Я не знаю, как мне следует обращаться к вам всем. Я бы хотела сказать слово «друзья», но это было бы неправдой. Потому что здесь есть люди, которые не друзья мне и никогда ими не станут. Но я хочу сказать всем – и в первую очередь этим «недрузьям»: Вероника Логинова – мой друг. Кто обидит ее – обидит меня. Кто оскорбит ее – оскорбит меня. Кто будет смеятся над ней – тот станет моим врагом. А вы все знаете: я не прощаю своих врагов.
Марина смотрит прямо в лицо Оле, та опускает взгляд. Марина возвращается на место, и Павел Васильевич медленно произносит:
– Да, Марина, ты сегодня удивила и меня. Вы знаете, я многое повидал. Я воевал по эту и по ту сторону Границы. Я видел людей, совершавших подвиги, о которых они и подумать не могли накануне. Я видел героев, которые еще вчера были обычными людьми. Я видел смельчаков, которые недавно были трусами. И каждый раз это потрясало меня и заставляло гордиться тем, что я – человек, тем, что я – живой. И то, что я увидел сегодня, станет для меня в одном ряду с ратными подвигами моих товарищей. Я горд тем, что я сегодня с вами, здесь, в этом классе. Я горд за вас, ребята, горд за Марину Петрову, за Веронику Логинову, за их друзей, за их одноклассников, за всех, кто может многому научиться у этих девочек. Я имею в виду не только умение признавать свои ошибки, не только умение прощать, но прежде всего их искренность и смелость.
– Выходит, мы с тобой здесь самые клевые? – шепотом говорит Марина, и Ника чуть слышно хихикает.
В раздевалке Гоша подводит Лёву к Нике.
– Послушай, Ника, – говорит он, – спасибо тебе, ну, за то, что ты про меня там сказала. Но я хочу тебе сказать, что ты вот думаешь, это Лёва не сдержал слово? Ну, короче, это неправда: это не Лёва разболтал про твоих родителей, это Вадик рассказал Оле – они же, оказывается, давно знакомы. На этом его, кстати, и поймали вчера.
И Лёва с Никой пожимают друг другу руки, и вот уже они стоят на крыльце школы, все четверо. Снег шел весь день и к вечеру на школьном дворе лежит ровным белым покровом. Не осталось никаких следов – словно и не бегали весь день школьники, не приходили и не уходили учителя, не забирали первоклашек родители. Перед ними – чистое белое поле.
И Ника чувствует себя так же – очищенной, свободной от всего, что случилось. Она стоит рядом с тремя своими одноклассниками, с тремя своими друзьями и чувствует: на этих людей она может положиться во всем.
А снег все идет, все падает на школьный двор, падает на город – и только с главной башни страны сияет заключенная в круг серебряная звезда, сияет, словно бессонный маяк, указующий путь всем живым.
– Это ты первая сказала, что ДэДэ – шпион, – говорит Гоша.
– Нет, это Лёва, – отвечает Ника, – я точно помню. Мы с ним были в зоомагазине, и он сказал, мол, ДэДэ шпион, потому что водит всех в какие-то странные походы.
– Не говорил я этого, – оправдывается Лёва. – Ну, или я пошутил, а ты поверила.
– Я – поверила? – возмущается Ника. – Это же Гоша его выслеживал, а не я! Я вообще об этом впервые слышу!
– А что я? – говорит Гоша. – Мне Лёва сказал, что ты сказала, что ДэДэ – шпион.
– Глупости все это, – не выдерживает Марина, – с чего вы взяли? Почему шпион? Просто – сволочь.