Живые и взрослые
Шрифт:
— Любой?
— Нет, свободный, — Майк отпускает Маринину руку, — я сейчас сам сделаю, это нетрудно, подождите минутку.
Некоторое время Марина смотрит, как пальцы Майка бегают по экрану. Сегодня он совсем не похож на того перепуганного мальчишку, которого она видела в последний раз. Губы чуть приоткрыты в полуулыбке, поблескивает скобка, голубые глаза не отрываются от маленького экранчика.
— Вот, — говорит Майк, — я завел вам ник-коды. Легко узнать: там обязательно должна быть такая загогулина, ну, вот эта. Мы ее называем собачий хвост или просто хвост.
— Нормально, — говорит Лева, — мы в школе мертвые языки проходим, уж имена-то как-нибудь прочтем.
— А на каком из мертвых языков ты говоришь? — спрашивает Аннабель.
Это первые слова, которые она произносит с тех пор, как появился Майк.
— На инглском, — говорит Майк, — и немного на франском.
— Здорово! — Аннабель берет его за руку и говорит на инглском: — Я специально изучала ваш язык, чтобы говорить с мертвыми. Я — смертница, я хочу быть такой, как вы!
Майк смотрит на нее удивленно.
— Зачем? — спрашивает он на всеобщем языке. — Зачем ты хочешь быть мертвой? Ты ведь рано или поздно все равно такой станешь? Все живые станут мертвыми, а вот мертвые живыми — никогда.
Аннабель замолкает, и Гоша трогает Майка за плечо:
— А ник-код моей мамы — никак нельзя узнать?
— Ну я и лох, — Майк хлопнул себя по лбу, — чуть было не забыл! Я же прочитал ваш флоппи: у отца сохранилась копия в писюке. Там в одном файле есть код твоей мамы. Я его уже ввел в интердвижок.
— Спасибо, — сказал Гоша, — значит, я могу связаться с моей мамой?
— Ну да, — смутился Майк, — если там, где она есть, нормальный прием. Если долго вращать блюдце, то должно получиться.
«Ага, — подумала Марина, — вращать блюдце — это значит звонить по этой штуке. Надо запомнить». Она протянула руку и взяла у Майка интердвижок. «Вот клево, теперь у нас будет своя мертвая вещь. И не какой-нибудь плеер или видик, а совсем уникальная, секретная вещь! Небось, даже папа такой никогда не видел! Разве что дядя Коля, да и то — вряд ли».
— Спасибо, — говорит она Майку и пожимает руку. Пальцы мальчика на мгновение стискивают ее ладонь, Майк смотрит Марине в глаза, словно хочет сказать что-то — и в этот момент они слышат треск, а потом — истошный визг Ники.
Марина сразу понимает: кто-то отрывает доски от заколоченного окна, — она почему-то сразу думает про Дмитрия Даниловича. Но нет: снаружи к стеклу прижимается нечто — не лицо, не маска, не морда, нет, сплошные струпья, язвы и гнойники; раны, открытые словно лишние пары глаз или беззубые рты.
Нике кажется: ее крик заглушает все остальные звуки, но все равно она слышит треск, с которым существо за окном отдирает доску за доской, слышит скрип, с которым гниющие пальцы скребут стекло.
— Ромерос, — шепчет Майк, — зомби. Кранты, чуваки, надо валить отсюда.
— Шкаф! — кричит Лева. — Надо закрыть окно шкафом!
— Верно, — отзывается Гоша, — в кино так всегда и делают!
Все вместе они бросаются к шкафу, стоящему у стены, валят, волокут к окну. Ника старается не смотреть в ту сторону —
Шкаф с грохотом падает, завалив окно и преградив путь зомби.
— Откуда он взялся? — говорит Гоша.
— Я не знаю, — отвечает Майк, — они лезут через дыры в Границе, но откуда они снаружи дома?
В этот момент снова раздается треск — это отлетают доски на противоположном окне.
— Бежим отсюда, — кричит Марина, — мы не закроем все окна! Надо прятаться!
Ника бежит, перед ней — Марина и Майк, следом — Аннабель и Гоша с Левой. Анфилада кажется бесконечной, слева и справа трещат доски на окнах, Ника старается не слушать, не смотреть.
Они вбегают в последнюю комнату — что-то вроде кладовки. Ника понимает, почему Марина вела их сюда — здесь нет окон.
— Надо чем-то завалить дверь, — говорит Лева.
Ника осматривается в полумраке — если не считать нескольких поломанных стульев, комната пуста.
— Сундук в соседней комнате, — говорит Марина, — если притащить сюда, мы сможем забаррикадироваться.
Гоша распахивает дверь и кивает Аннабель:
— Пошли!
Майк и Лева бегут следом, Марина и Ника — за ними.
Сундук старый, обитый железными обручами, с четырьмя кожаными ручками по бокам.
— Майк, Гоша — беритесь спереди, — командует Марина, — я с Левой — вот эту, Аннабель с Никой — ту. Поднимаем на раз-два-три!
— Мы не дотащим, — говорит Майк, — они уже в доме.
— Не дрейфь, — говорит Марина, и Ника удивляется ее спокойствию. — Это — как эстафета на физкультуре. Кто быстрее: мы или они? Главное — держаться всем вместе. Мы хорошая команда, у нас — все шансы на победу. Раз-два-три!
Сундук отрывается от пола, Ника слышит шумное дыхание Аннабель, видит перекошенное лицо Гоши, набухшие жилы на шее.
Шаг за шагом они двигаются к спасительной кладовке.
— Еще немного, — хрипит Марина, — мы почти дошли.
И в этот момент медленно, словно в кошмаре, распахивается боковая дверь, и Ника видит, как сочащийся гноем обрубок хватает Гошу за плечо, а следом уже тянется клоака рта, кровоточащие десны, желтые зубы.
Кожаная ручка вырывается из сведенных пальцев, Ника кричит, не в силах пошевелиться — и в этот момент кто-то отталкивает ее, она падает на сундук и едва успевает заметить черную с серебром спину, метнувшуюся навстречу зомби, а потом — выкрик хэ! на самом выдохе, и тут же — звериный визг, не то стон, не то плач. Ника поднимает голову: это вопит зомби. В полуметре от нее, покачиваясь, блюя кровью, размахивая обрубком. Вместо кисти — дымящийся срез. Ника видит, как Гоша разворачивается и бьет ромерос ногой в грудь — тем же ударом, что когда-то Вадика. Уродливая фигура вываливается в дверной проем. Аннабель в замешательстве смотрит на дымящийся серебряный нож, словно раздумывая, что с ним делать, потом сует в карман куртки.