Живые не любят умирать
Шрифт:
– Значит, так. Варламовский замок находится левее нашего, если смотреть с фасада, и чуть дальше от пригорка, нежели наш, вглубь, так сказать. И если идти в обход, по дороге вдоль забора, то путь займет минут пятнадцать. Ежели пройти напрямую, строго по перпендикуляру – это возможно лишь теоретически, так как забор имения представляет собой весьма внушительную преграду, – то путь сократился бы в целых два раза.
– Когда ты успел это все вымерить, геодезист?
– Я же Жека! – загордился собой Евгений, а я его зауважала.
– Сейчас без десяти восемь, – сказал Паша, посмотрев на часы. – Где-нибудь
– Нет, – возразила я, – лучше в начале десятого: у прислуги рабочий день в девять заканчивается, либо к себе в комнату уйдут, либо домой уедут, что для нас еще лучше.
– О’кей, – одобрил Женька. – В девять часов десять минут собираемся здесь.
Ровно за пять минут до назначенного времени в моей комнате, предварительно постучав, появился Женя. Минуты через две – Паша.
Я похвалила парней за пунктуальность, которой сама всегда была лишена и потому считала ее особенно положительным качеством, и мы скучковались у окна. За оным было отвратительно светло.
– Безобразие, – молвил Жека, глядя в окошко.
– Может быть, подождать, когда стемнеет? – предложила я, водя пальцем по гладкому стеклу.
– Раньше половины одиннадцатого не стемнеет. Но время у нас есть. Можем чуть-чуть подождать.
Ребята оторвались от созерцания окрестностей, упрямо не желавших потонуть наконец в полумраке, и устроились на моей кровати. Я посчитала за благо не пребывать в такой близости от них и потому уселась в кресло.
– А почему Юля не поехала? – спросил у меня Самойлов, старательно пряча за маской безразличия свой глубокий интерес к моей ближайшей подруге.
– Юля не смогла поехать, ей не до этого.
– А что такое? – маска безразличия свалилась на пол, обнажив беспокойство и заботу.
– Да не из-за чего переживать. Приболела малость, – про личную драму я, разумеется, умолчала.
Паша тяжело вздохнул: он тоже не любил болеть.
Мы посидели еще немного.
– Уже двадцать пять минут десятого, – изрек Логинов, поглядев на мой настольный электронный будильник. – Пошли, что ль, сколько можно сидеть?
– Ты уверен? – произнес Павел таким голосом, точно сам в необходимости куда-то идти уверен однозначно не был.
– Так, все, хорош. Или мы идем туда сейчас же, или…
– …Ты струсишь и убежишь? – умело ввернула я.
– Что?! – Он спрыгнул с кровати.
– Тише, ребята, – попробовал примирить нас Самойлов. – Давайте не будем ругаться из-за ерунды. Надо уважать друг друга! Лучше посмотрим, что делается на улице, вдруг там уже стемнело?
– Ты забыл добавить: «Давайте жить дружно!» – проворчал Женя, но к окну послушно подошел. И я – вслед за ним.
По-моему, стало еще светлее. Эту мысль я и попыталась донести до соратников.
– Какая разница – светло, темно… – Женька отпрянул от окна и отвернулся.
– Я не хочу, чтобы нас увидели.
– Ладно, ждем еще десять минут и уходим, – привел нас к консенсусу миролюбивый Павел, и на этом ситуация разрешилась.
Покорно выждав шестьсот секунд, которые в процессе молчания и душевного беспокойства, плавно перерастающего в жгучий страх, показались бесконечностью, мы двинулись в путь. У каждого камикадзе в руке было по фонарику, у Логинова к тому же – моток веревки и складной
Достигнув первого этажа, мы затихли и прислушались. Нужно было миновать комнату охраны, прачку и кухню. И так миновать, чтобы никто нас не заметил.
Из комнаты охранников доносился дружный храп. Только я вздохнула спокойно, как тут что-то громко звякнуло возле моих ног.
– Блин! Я уронил свою вилку! – Паша полез мне под ноги, поднимая и благодаря своей неуклюжести вновь роняя вилку, которая при падении производила много опасного в нашем положении шума, и так без конца. Как будто специально, ей-богу!
Храп в комнате прекратился.
– Паша! – не выдержала я. – Брось ты заниматься ерундой с этой вилкой!
– Я с вилками никакой ерундой не занимаюсь, у меня нормальная ориентация!
Логинов сам поднял злополучную вилку и сунул Павлу в карман. Притом не произвел ни малейшего шума! Вот у кого нужно поучиться! Затем он сделал нам знак молчать. Мы простояли так достаточно долго, слыша, как в комнате ворочаются охранники, заставляя старенькие кровати скрипеть и временами громко позевывая. Вдруг им вздумается пойти и проверить, что же за шум заставил их проснуться? Наконец скрип и зевание прекратились, а через минуту раздался двойной басистый храп.
– Кажись, миновало, – шепнул Женька. – Идем.
С его благословения мы двинулись дальше. Ни на кухне, ни в прачке никого, слава богу, в этот поздний час не было, и мы благополучно удалились за двери замка, а после, пройдя лужайку, за ворота имения.
На улице осторожной поступью начали приближаться медлительные сумерки, что для начинания нашей разведывательной кампании было просто великолепно.
Ужасное здание предстало перед нами минут через пятнадцать. Оно было… м-м, как бы это сказать… страшное. Да, именно страшное, просто жуть. Такое, как описывается в детских сказках, после прочтения которых у детей не то что сна ни в одном глазу, а вообще нервный тик может приключиться. Таковой уже почти имел место быть лично у меня.
От созерцания этого сооружения – обители сатаны и демонов (теперь я уже не сомневалась в их существовании) – нас зазнобило. Построенный века два назад из темно-серого камня замок так обветшал, что в некоторых местах почернел, а в некоторых и поржавел (я имею в виду решетки, они были на каждом окне). Три этажа замка заканчивались узкой башней, единственное многогранное окно которой было разбито, а решетка, вся насквозь изъеденная коррозией, болталась на одной петле и, покачиваясь от легкого ветерка, невыносимо скрипела, что сказывалось должным образом на нашей и без того расшатанной нервной системе. За низким, покосившимся, а кое-где вообще выбитым или сломанным забором расположилась высокая, выше колена, густая, непроходимая трава – осока, перемежающаяся с крапивой. Было отчего радоваться своему обмундированию: я надела длинные джинсы, а привычные босоножки на высокой шпильке сегодня сменились неожиданно удобными кроссовками, кои ранее мною не уважались, считаясь неженственной обувью.