Жизнь без десерта
Шрифт:
Прошло десять дней.
Когда Вера из окна увидела многотонный грузовик, то у нее от страха подкосились колени, но принятое решение уже имело силу закона. Она бросала мужа на произвол судьбы, а тот все никак не понимал этого.
Больше всего на свете Женя был рад тому, что его пассажир остался жив и что он не написал заявление, поэтому он пропустил слова Веры о разводе мимо ушей. Но, когда она стала готовиться к отъезду, то потребовал объяснений.
– Женя, какие тебе нужны объяснения? Я не терплю, когда меня называют тварью и сукой. Я не выношу
Он слышал эти слова и не слышал
– Вера, это что за новости такие? Это, по какому такому праву? У меня и так голова раскалывается, а тут ты со своими причудами.
– Выпей аспирина. Напомню, что днями за мной приедет машина, а если не приедет, то все равно уйду от тебя, куда глаза глядят. Лучше, помогай мне складывать вещи и запаковывать чемоданы. Я уже уволилась с работы.
– Слушай, не дури. С чего ты так расхорохорилась! Забыла, что молчание золото? Я муж тебе, мы в браке. Разве я не приношу тебе деньги? Разве не кручусь юлой вокруг твоей юбки?
– Извини, но поезд уже ушел. Зачем жить нам вместе, как надоевшие друг другу знакомые?
– Что, знакомые? Ты сама забыла дорогу на мой диван! Верка, ты же знаешь, как я тебя люблю! Иди ко мне.
– Сегодня приголубишь, а завтра выставишь за дверь. Это мы уже проходили.
Вера встала из-за стола и покорно стала готовить ужин. Скоро должны были вернуться домой дети. Женя стоял у окна и теребил свои отросшие усы. За окном природа радовалась хорошему дню, а осень, еще не верила, что скоро наступит зима.
Отварные пельмени дымились на столе, когда пришли дети.
В тот вечер семья ужинала вместе, дети радовались, и их мама больше не плакала. Перед сном Вера обратилась к Жене, сидящему на балконе.
– Единственное, за что я жалею, что мой отъезд станет для тебя поводом напиться. Может быть, другая женщина и сможет отвадить тебя от водки, а я сдаюсь.
– Другой женщины не было и не будет. Ты подумала о детях?
– Конечно, я подумала о них. Но я не могу больше быть для них ширмой, за которой ты ведешь себя, как отъявленный грубиян, пропивающий свой рассудок. Я всегда гордилась своим отцом и не хочу, чтобы кто-нибудь из детей, тебя возненавидел. Пусть они запомнят тебя такого, какой ты был в этот вечер. Пусть плохо думают обо мне, чем о тебе.
На следующий день Женя взял недельный отпуск. Он окружал Веру заботой и вниманием, а он помогал ей запаковывать чемоданы и каждый вечер объяснялся ей в любви. Но … настал час прощания. К их дому подкатил грузовик.
Самым трудным моментом этого переезда был вынос из дома первого тюка, а потом работа по выносу вещей пошла, как по маслу. Вера и оглянуться не успела, как грузовик с ее пожитками уже мчался по Казахской степи в неизвестное будущее.
В совхозе «Мирный», в 90 километров от Караганды, нашлось свободное место для педиатра и там ей предстояло начать жизнь заново.
Женя остался один в квартире. В зале стояла старая кровать, в углу – телевизор, а на кухне имелась необходимая кухонная
Машиной в гараже, квартирой на пятом этаже и дачей покупала Вера свою свободу, освобождая себя от супружеских клятв.
В этом своем решении стать одинокой матерью она никого не винила, и прощать было ей некого.
Лежать на спине Вере мешала нудная боль в тазобедренном суставе. Немного покрутившись под пуховым одеялом и прислушавшись к треску дров в печи, женщина продолжила разговор с памятью.
Что было потом?
В совхоз «Мирный» Вера приехала под осень.
Руководство совхоза предоставило ей жилье: двухэтажный дом с приусадебным участком, из которого никак не могла выехать в Германию семья уволившегося педиатра. Поэтому Вере пришлось временно расквартироваться в детском отделении поселковой больниц, а детей она отправила под присмотр родителей в Караганду.
Нагрузка на педиатра в совхозе была значительно меньше, чем в городе. Несмотря на все усилия занять себя делом, у Веры появилось много свободного времени.
Участковая больница находилось в двухэтажном кирпичном здании, которое было построено силами совхоза, но в последние года совхоз становился убыточным. Больница нищала на глазах. Теперь в детском отделении вместо больных детей временно расквартировалась Вера, между детскими койками стояла мебель, привезенная из Шантюбе, вещевые узлы с детской одеждой, ящики с банками дачного варенья. По вечерам женщина напоминала собой больничное приведение, бродила одиноко из палаты в палату, не понимая, что произошло с ее жизнью.
Иногда она выходила на улицу посмотреть на свой будущий дом. Этот большой и благоустроенный дом с приусадебным участком был единственным утешением для нее.
По выходным дням из палат, где лежали терапевтические больные, звучали странные песни. Сначала Вера думала, что на втором этаже больницы проходили репетиции художественной самодеятельности, но мелодии песен были странными и непривычными для слуха. Женщине верилось с трудом, что взрослые люди могли так серьезно распевать явно церковные песни, хотя из всех слов она разбирала только одно: «Аллилуйя.»
В это время Веру увлекали больше песни Булата Окуджавы. Поэзия Окуджавы в песнях балладах под гитару заменяли ей общение с другом, и жизнь без привычной заботы о детях и о муже медленно теряла смысл.
– Хорошо было бы на перепутье, знать куда надо повернуть. Пойдешь вправо – голову свернешь, а влево – счастье найдешь!
Эта случайная мысль подтолкнула Веру не ждать у моря погоды, а самой найти свою судьбу. В одно из воскресных дней Вера отправилась в Степногорск.
Год назад она получила от Саши, любившего ее всего одну ночь, заказное письмо. Из письма Вера узнала, что он приезжал в Шантюбе летом и гулял по улицам ее города, но ее не встретил. Конечно, она не ответила на то письмо, потому что оно пришло из той жизни, где она изменила мужу, но теперь все поменялось. Как свободная женщина, Вера решила проверить, а не являлся ли Саша ее настоящей судьбой!?