Жизнь и ее мелочи
Шрифт:
– Здравствуй, дружок! Как дела? Хорошо? Почему у тебя всегда хорошо, а у меня не очень?
– У меня запросы меньше.
– Какой положительный. Даже неловко открыть тебе полную сомнений душу.
– А ты не открывай, просто скажи, чего тебе надо.
Звягина рассердилась: прагматизм отставленного мужа сегодня некстати, придётся менять тактику. И она зарыдала в трубку вполне натурально:
– Пе-е-етечка-а! Такое несчастье!
– О, Господи, Кира! Не плачь, я всё сделаю, – всполошился Сивоконь, ещё не зная, о чём пойдёт речь, а когда узнал, присвистнул. Нюх у разведчика был первоклассный.
– И ты хочешь спасти того, кто тебе изменил да ещё подставил?
Звягина, не зная, что ответить, снова начала причитать и сморкаться.
– Ну,
И он сделал. Свёл Киру с очень высокими людьми. Пришлось ей попотеть, и полукавить, и приврать, что она выполнила профессионально. Какие аргументы приводила, уже в точности и не помнила, в основном это была вдохновенная импровизация на тему несчастного случая с редко одарённым, неопытным юношей из глубинки, попавшим в сети прожженной столичной девки. Доводы знаменитости, подкреплённые липовыми медицинскими справками, против слов никому не известных работяг, безуспешно пытавшихся доказать невинность своего дитя и взывать к несуществующей справедливости. Кому поверили и кто поверил – не вопрос. Впечатляющие отступные родителям заплатил из собственного кармана Сивоконь. Любовь – не картошка, старая дружба – тем более.
Опытный прозектор душ насквозь видел этого нашкодившего пройдоху, нашкодившего крупно. Видел и то, что переубеждать бывшую супругу нет никакого смысла: страсть куснула и впрыснула отраву, вызвав в некотором роде помешательство, и неважно, сколько тебе лет – семнадцать или семьдесят. Любовь не измеряется временем жития.
Сивоконь недооценил Киру, которая не теряла контроля над ситуацией. Но ей хотелось простого женского счастья дураков, и она сознательно прятала от себя ошибки в глубокий карман, где они терялись среди носовых платков, ключей, брелоков и прочего мусора. Я сам обманываться рад – не ею придумано.
Вернувшись из СИЗО, Туманов встал перед своей спасительницей на колени, поцеловал руку, недурно разыграв отсутствующее благородство. – Я тебя не достоин. Мне уйти совсем? – Ещё чего! Стала бы я тратить нервы и силы ради случайного постельного старателя. Что недостоин – без сомнения, но это мой выбор. Я понимаю: не нагулялся, тестостерон давит. Однако впредь обставляй свои инстинкты так, чтобы я не знала, тем более не видела, зрительные образы трудно забываются, если забываются вообще. И поаккуратнее. Бляди что ли в Москве перевелись? Право бесплатно трахать девственниц надо ещё заработать. Папины доченьки – не про тебя, ты пока из себя ничего не представляешь. Учиться нужно всему, не только пению, но и жизни. Глаза разуй да поспеши, опять вляпаешься – всё равно во что – вызволять не стану, засвистишь в Бутырку. Хорошо запомни, потому что повторять не имею привычки. А теперь ступай в ванную – от тебя воняет. Чем воняет, не уточнила. Чужим.
Проштрафившийся молодец ещё раз с чувством поцеловал обильно умащенную кремом руку и бесшумно слинял. Прекрасная жизнь продолжалась.
Звягина упала на кровать и долго лежала не шевелясь. Пережитое оставило её без сил. Она испытывала давно забытое гадкое чувство уязвимости.
6
В конце четвёртого года воистину каторжного труда Игорь Туманов освоил базовый репертуар лирико-драматического тенора и вошёл в основные спектакли, сначала в качестве дублёра, а потом и ведущего солиста. – С тех пор, как мне стали доверять первые партии, я потерял почти всех друзей, – заметил он как-то за утренним кофе. Звягина знала, что вопреки её покровительству, а может и благодаря, в театре Игоря не любили, но сразу откликнулась, используя любой случай, чтобы лишний раз вдолбить подопечному главные постулаты. – Для агрессивных середнячков премьер всегда отвратителен, потому что они такими никогда не станут. Это надо принять, как дождь по осени, и не обращать внимания. Талант и успех всегда одиноки. – За спиной говорят, что у меня неприятный призвук, – настаивал Игорь, по-видимому желая получить опровержение.
– Иметь даже красивый тембр – обязательное, но недостаточное условие. С помощью одного лишь голоса ещё никто не сделался настоящей звездой оперы. Голос должен отражать внутреннее постижение вещей. Будешь петь выразительно, станешь любимцем публики, петь точно – у дирижёров. Старайся сочетать. И работай, работай, надо спешить – грядёт смена поколений.
С удовольствием поглощая жидкую овсяную кашу на воде, она добавила тоном диктора, объявляющего погоду на завтра: – Мир несётся вперёд, как поезд с обезумевшим машинистом. Рельсы скоро закончатся. Я не доживу. Это хорошо. Игорь напрягся: непохоже, чтобы деятельная сила этой женщины когда-нибудь иссякла.
– Не понял. Кира посмотрела на него, подняв брови. – И не поймёшь. Но и не доживёшь тоже, хотя намного моложе меня. К тридцати с небольшим годам Туманов уже не выглядел развязным представителем поколения хип-хопа, а сделался уверенным в себе мужчиной при золотых часах и перстне, интересным собеседником, говорящим на отличном литературном языке с правильными ударениями, носил сорочки с рюшами, умел держаться в любом обществе и достойно нёс звание любовника примадонны.
Кости обросли мясом, придав солидность фигуре и округлость щекам. Ослиное сходство, разумеется, никуда не исчезло, но предметом насмешек быть перестало. Выражение лица приобрело основательность и даже скрытую угрозу – это копытное способно и укусить. Правда, такой наблюдательный человек, как Сивоконь, замечал, что через французский парфюм и заученные хорошие манеры в гримасе шустрого молодца вдруг да и проглянет что-то нечистое. Но разведчик помалкивал, он всегда знал больше, чем говорил.
У Звягиной тоже были свои соображения. Она помнила обманную строку из Евангелия: …желающий пусть берёт воду жизни даром. Даром не получалось. Желанная вода стоила дорого. Всю дорогу она безжалостно использовала себя для достижения главной цели и поступала по строгому расчёту, в том числе с мужчинами. Это не значит, что она их не любила, но чувства числились служанкой пения, на первом месте стояла работа. И вдруг оказалось, что сердце не всегда подвластно разуму. В стройной профессиональной конструкции, заботливо возводимой на протяжении целой жизни, словно явилась некое зияние. Через него сначала тонко сочилось, а теперь уже пёрло в наглую совсем иное счастье, и такое огромное, что сбивалось дыханье. Счастье жгло, требуя исполнения желаний. О, как хорошо она понимала, что в этих желаниях нет никакой целесообразности, и изнемогала от борьбы, но хотение проявлялось настолько сильно, что утвердило право быть.
Певица схватилась за голову. Изменилась она или изменилось время, только глупо упустить синюю птицу, которая летит прямо в руки. Теперь на открытые отношения молодого мужчины и пожилой женщины даже мода пошла. Однако у подобного союза свои издержки, годы идут, она стареет, а Игорь лишь мужает, и скоро придёт срок, когда он, человек свободный переберётся, без объяснений, в другую постель. Из этого лабиринта должен быть выход.
Какой именно, Игорь догадался первым. Стабильность последних лет придала ему смелости.
– Не пора ли сходить в загс? – спросил он в счастливую минуту, ловко отыскав форму – и не утвердительную, и не просительную.
– Хочешь, чтобы я тебя усыновила? – натянуто улыбнулась Звягина.
Он шутки не принял.
– Просто официально закрепить то, что есть.
– Не боишься – начнут судачить. И не только в театре.
– Ты никогда не оглядывалась на обывателей, почему думаешь – я другой?
Она прекрасно знала, что он другой. Но соображает неплохо – не хочет потерять живительный источник. А людишки вокруг, которые за глаза называют их бабушка с внуком, какое они имеют право судить? Мужики болтают: этот может поиметь хоть замочную скважину, если потребуется, а бабы просто завидуют: не каждой отломится такое утешение.