Жизнь и ее мелочи
Шрифт:
– Клязьма в другой стороне. Умеешь рыбачить?
– Нет, но попробую. Вечером обещан преферанс. Там же вокруг коттеджи наших солистов.
– Помню. Ещё в шестидесятых участки раздавали бесплатно, но по списку, я свой кому-то уступила. Деньги на игру есть?
Игорь обиделся:
– За кого меня держишь?
Кире хотелось сказать: за того, кто ты есть, но не сказала. Долгая жизнь научила: надо уметь молчать, это труднее, чем говорить. К тому же, слова оставляют следы, а мысли – нет. Пусть едет. Через неделю они летят в Карловы Вары, там можно сбросить пару килограммов, а мальчик засветится среди европейского бомонда. Но куда деваться от сегодняшней духоты?
Уже неделю
– Составишь компанию?
– А Игорь где? – удивилась подруга.
– Бочкарёв пригласил побаловаться удочкой. Там и ночевать останется.
– Не слишком ли много ты даёшь ему свободы?
– Хуже, если он научится брать её сам. А так пёсик знает, что в уютном доме у него есть коврик, на который всегда можно вернуться, и он возвращается.
– И имеет тебя после лживой сучки.
– Лучше пусть спит с одной, проверенной знакомым гинекологом, чем путается с разными.
– Ну, ты и манипулятор. – Поживи с моё. Алёна засмеялась:
– Попробую, но природе надо помочь: сейчас на стадион – бегать, а потом занятия с детьми в спортивной секции, освобожусь только к обеду, так что извини.
Звягина вздохнула: придётся ехать одной, не зависеть же от чужого расписания. Разве плохо поваляться с книжкой в тени деревьев, поклевать малину с куста, хлопнуть рюмашку за обедом – после Сиво-коня остался полный бар отличных напитков, почти нетронутых, слишком редко на даче кто-то бывает.
Облачившись в батистовый прикид, Кира села за руль любимого ВМW и выехала на проспект Мира, без поворотов переходящий в Ярославское шоссе. До полудня пробки на дорогах не так велики, и уже через час показался высокий забор, по новой моде богатых из мелкого дорогого кирпича. Она въехала в ворота позади дома, открыв их брелоком. Загонять машину в гараж поленилась, дверцы оставила распахнутыми – пусть проветрится. Глубоко вобрала грудью живительный сосновый воздух, словно напилась воды из родника, послушала, как, перебивая друг друга, щебечут птицы, и решила, что станет чаще сюда ездить. Петечка, земля ему пухом, разбирался в прелестях жизни.
Звягина отомкнула входную дверь своим ключом, прямо в прихожей сбросила обувь и, с удовольствием ступая по гладкому прохладному дереву босыми ногами, поднялась на второй этаж. Уже будучи грузной, ходила она по-прежнему неслышно.
Дверь в спальню была открыта и внутренний натюрморт многократно отражался в коридорных зеркалах: светлый ковёр, разбросанная одежда, приятный сквозняк шевелит лёгкий оконный тюль. На роскошной белой кровати, заказанной в Италии, навзничь лежит голый Игорь, сверху сидит «племянница». Они работают слаженно, с усердием, словно вымешивают тесто. Раздаются ритмичные шлепки влажной кожи, хрипы и вскрики. Любовники ничего не видят и не слышат, потеряв связь с тем, что их окружает снаружи, чувствуя только то, главное, что происходит внутри.
Горячая волна гнева ударила Звягиной в лицо. Какое унижение! Она зажала рукой рот, чтобы не завопить по-звериному. Ярость, не найдя выхода, что-то с хрустом сломала в груди. Кира постояла несколько минут, превозмогая боль. Хотелось… нет, не умереть, а просто не жить. Вспомнила, как Сиво-конь, когда спас Игоря от тюрьмы, сказал ей:
– Ты знаешь, я советов не даю, если не просят. Но осторожность никогда не
– А Бог есть? – спросила она шутливо.
– Есть, есть. Это нас – дунул и нет, а Он есть.
Не прислушалась к Петечкиным словам.
Хозяйка заколдованного шале наконец с трудом сдвинула с места внезапно отяжелевшие ноги, и без лишнего шума вернулась в машину. На полную мощность врубила кондиционер – ледяной воздух обжёг взмокшее от внутреннего жара тело. Тупо давя на педали и ручки, выехала на трассу. За стёклами мелькал знакомый пейзаж. Странно. Всё переменилось, ухнуло в другую плоскость, а жизнь вокруг текла прежняя. Правда, ничего нового она не узнала, но знать и видеть – вещи принципиально разные. Красивая выдумка изощрённого ума не устояла перед реальной картинкой. Разрушилась сладкая вера в то, что обаяние таланта сильнее плотской любви, что именно с нею, знаменитой певицей и наставником, Игорь испытывает высокое чувство, необычное по силе и наполненности.
По дороге Кира так замёрзла, что зубы стучали. Но скорее не от холода, а от ужаса. Завтра она проснётся, привычно взглянет на пруд, красиво уложит волосы, желая понравиться неизвестно кому. Надвигавшееся одиночество сильно отличалось от того, к которому она когда-то, в толпе, так искренне стремилась. Казалось бы, всё рассчитала, всё предусмотрела, а Он дунул – и осталась одна, на последнем ветру. …И аз воздам.
Наконец дом, лестница, дверь, квартира, спланированная дорогим дизайнером, такая удобная, роскошная… Зачем? Звягина рухнула в постель, зарывшись в пушистые пледы, и мгновенно уснула, словно приняла горсть транквилизаторов. Очнулась ночью. Шторы остались открытыми, и белый глаз полной луны отравлял комнату нездешним светом. Гудела голова, ломило суставы. Морок то отступал, то наваливался снова, дышать было трудно, сердце выдавало барабанную дробь. Конец?
Уже и прежде где-то очень глубоко в ней копошилась мысль, что великая Звягина устарела. Она так долго живёт, что перестала понимать молодых, их предпочтения, их цели. Её смущали загадочный Теодор Курентзис, экспериментальная опера без декораций, странные пьесы с надрывными криками и бессвязными текстами, современный балет, на балет не похожий, но ведь балет. Старое отжило.
Певица обвела тусклым взором спальню: золочёная спинка антикварного кресла, китайская напольная ваза, полная увядших роз… Смерть прореживает уходящее поколение, словно безжалостный селекционер Бербанк свои цветочные грядки. Большинство друзей и единомышленников, которых вообще-то было немного, она уже похоронила. Незабвенный Петечка говорил: такова расплата за долголетие. Одни ушли на небо во сне, не испытав предсмертного ужаса, как звезды балета Катя Максимова и Плисецкая, другие, истерзанные хроническими недугами, мучились бесконечно долго, уже мало радуясь этой страдательной бесконечности. Хворостовский, напротив, умирая, кричал: «Почему я?! Почему я?!» Молодой. Не знал, что для любой конструкции важен баланс. Смерть уравнивает не только шансы, но и подарки судьбы. Подошла её очередь. Осознание конца настало как-то вдруг, но очень вовремя. И Кира смирилась.
Прошли ещё сутки, пока явилась Архиповна, увидела пылающие щёки хозяйки, прилипшие ко лбу потные волосы, затряслась, всплеснула руками и вызвала знакомого врача. Он долго тыкал в жирную спину знаменитости холодный кругляшок фонендоскопа.
– Двусторонняя пневмония, моя дорогая. Профессиональная эмфизема осложняет картину. Вынужден вас госпитализировать.
– Не поеду, – хрипло возразила больная.
– Вы жить хотите? – строго спросил кремлёвский эскулап.
Голова на подушке качнулась со стороны на сторону.