Жизнь и мечты Ивана Моторихина

Крестинский Александр Алексеевич

– А у нас бал-маскарад под Новый год, тридцать первого декабря, все костюмы шьют...

– И ты?
– Это Федоров. Вроде бы даже удивленно, с завистью.

– И я, - ответил Иван.

– А какой у тебя костюм?

– У меня? Космонавта, - сказал Иван, и сердце его вздрогнуло, когда он произнес это слово. Что-то прекрасное, оранжево-белое, марлевое вспыхнуло в памяти, а над оранжевым - красное, круглое - мотоциклетный шлем, Васьки Белова шлем, отцовского ученика.

– А врешь?
– Новая, удивленная

интонация сбила Ивана с толку.

– Правда! Сам шил, красил сам!

– Ай, врешь!
– разочарованно. И взрыв смеха.

Так. Опять мина взорвалась. Иван огляделся. На него отовсюду смотрели глаза, полные веселого ожидания.

– Федоров! Еще одна реплика - и выйдешь вон!

Ну, что ж ты, Моторихин? Совсем бдительность потерял. Кругом мины рвутся, а ты... Замолчать надо. Немедленно. И сесть.

– А у нас классного руководителя нет! Сами...

Тут уж все, не дожидаясь федоровского "ай, врешь", прыснули и выразительно поглядели в сторону своей учительницы - что скажет? Поддел новенький, здорово поддел!

А Ивану и невдомек, что он кого-то поддел. Он правду сказал.

– Правду говорю! Валентина Сергеевна заболела, в город увезли, Андрей Григорьич приходит и говорит: свободных учителей нет, как хотите. Сами управитесь? А я, говорит, вам помогу.

– Как ты сказал, Ваня?
– переспросила учительница и сощурилась на него через очки.
– Класс без руководителя?

– А что такого?
– удивился он в свою очередь.

– Ну знаешь...
– Она с сомнением покачала головой.

– Да не верьте вы, врет он все!
– крикнул Федоров.

Кругом рвались мины.

* * *

На школьном дворе Ивана окружили. Пять человек. Впереди Федоров. Улыбается. Зубы большие, красивые. Только на одном, на переднем выбоинка. Круглая.

– Моторкин, - начал Федоров, - ты где так врать научился? У вас в Фалалееве уроки вранья, да?

"Драка, видно, будет", - печально подумал Иван. Ох, не любил он этого! Но видно, будет драка. Куда денешься...

Промолчал, глядя в упор на федоровский с выбоинкой зуб.

– А что, Моторихин, вы небось и в колхозе не работаете? Тилигенты!

– Почему не работаем? Работаем, - спокойно ответил Иван, обрадовавшись, что разговор пошел более или менее мирный.

– Ну?
– удивился Федоров.
– И деньги зарабатываете?

– Зарабатываем.

– А по сколько?

– А не знаю.

– Как это - "не знаю"?

– Правда, не знаю. Нам на руки не дают.

– Что-о??
– Федоров поражен. И глаза круглые, и рот нараспашку.
– А куда ж их девают, деньги-то?

– На школьный счет, в банк, - охотно объяснил Иван.
– Когда школе надо что - директор берет. Телевизор купить или путевки, например, девятому классу - по Волге.

– Ай, врешь!
– Федоров весело и зло соскочил на прежнюю тропу.
– Себе

берет директор твой!
– Мальчишки захохотали.

– Мы проверяем, - сказал Иван строго, а у самого сердце стучало торопливо: раз-два-три... раз-два-три...

– Проверяете? Кого?

– Не кого, а что, - разозлился Иван, - расходы проверяем!

– Ай, врешь! Директор твой небось "Волгу" себе купил!

Что-то гулко толкнулось Ивану в уши, жаром залило щеки, слезы выступили на глазах. Не хотелось, так не хотелось драться.

– Каменный дом небось построил!

Иван бросился на Федорова. Мальчишки отступили.

* * *

Вечером отец сказал:

– Собери-ка мне, Надежда, чемоданчик. Поеду к Егору.

– Зачем это?!
– всполошилась мать.

– Зачем в гости ездят?

– В гости? Не про гости думаешь. На разведку собрался!

– А хоть бы и так.

– Незачем ехать!
– отрезала мать.
– Работать надо, а не баклуши бить! Сманил черт лысый! Меня уже спрашивают: когда твой курортник на работу выйдет?..

– Курортник!
– беспечно засмеялся отец.
– А ты скажи: курортник, мол, на курорт поехал, кланяться велел.

– Петр, не доводи! Уедешь - развод возьму!

– А мне и лучше, - пошутил отец.
– Я себе городскую найду.

– Ах так!

– Так вот!

"Эх, батя, - с горечью размышляет Иван, - и окурок опять в цветочный горшок затолкал. Мать тоже хороша. На принцип ставит: развод возьму! Пустой шум. Город, городские. Андрей Григорьич рассказывал про городскую-то жизнь. Как учился в институте. Книги на последние покупал..."

– Видала я этих городских!
– кричит мать.

"Видала ты... Что ты видала? Андрей Григорьич говорит: "Кончите школу - езжайте учиться дальше. Обязательно езжайте".

Вошла бабушка.

– Батюшки-светы, думала, пожар. А тут с жиру бесятся. Чего ты, Надежда? Ну, пускай съездит, проветрится. Брат у него там. Сальца пускай брату отвезет. Грибков. Слышишь, Петя?

– Будет сделано!
– обрадовался отец.

– Ну, мама...
– сказала Надежда Егоровна.
– Я тебя не понимаю.

– И зря, - сухо сказала бабушка.
– Человека на веревке держать негоже. Пускай едет, погуляет. А мы...
– Бабушка помолчала.
– Мы поживем увидим, - повторила она слова, сказанные отцом по приезде. Посмотрела на Ивана, прищурилась.
– Вот вы тут шумите, а того не видите, что кавалер у вас с подбитым глазом...

* * *

Драка с Федоровым, несмотря на полное фактическое поражение, как ни странно, пошла Ивану на пользу. Он был принят как с в о й, с в о и м побитый, хотя в его положении это мало что изменило: сам-то он по-прежнему не хотел быть с в о и м. Он стал теперь сдержанным, настороженным, лишнего не болтал, а если учился не худо, так больше по инерции...