Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Претендент на престол
Шрифт:
12
Дело было к вечеру. Плечевой возвращался из Долгова, куда ходил по каким-то своим делам, когда увидел странную картину. Какие-то люди бродили по полю, словно чего-то искали. Они то расходились в разные стороны, то сходились в кучу и что-то обсуждали и опять расходились. Движимый любопытством, Плечевой направился к ним. Люди, бродившие по полю, заметив Плечевого, повели себя еще более странно – построились в колонну по одному и стали отступать к лесу. Плечевой нагнал их возле самой опушки.
– Здорово,
Те продолжали идти не отвечая.
– Эй! – Плечевой тронул крайнего за рукав. – Прикурить не найдется?
– Нет, – буркнул тот и повернул к Плечевому злое лицо.
– Ого! – удивился Плечевой, узнав Свинцова. – А я думаю, кто бы это мог быть. Ловите, что ль, кого?
Свинцов не ответил, но остановился. Остановилась и вся его компания. Рассредоточились и стали обступать Плечевого.
– Вы чего это, ребята, чего? – испугался Плечевой, пятясь назад. – Я ж так просто, я ж ничего, – бормотал он, внимательно следя за Свинцовым, который, отвернув полу плаща, сунул руку в карман и теперь медленно тащил ее обратно.
Свинцов резко дернул рукой. Плечевой вздрогнул.
– На, прикури, – сказал Свинцов, протягивая спички.
– Ух, напужал! – признался Плечевой. – Да у меня-то ведь и табачку тоже нет.
Свинцов переглянулся со своими, усмехнулся, достал мятую пачку «Звездочки», вытащил корявыми пальцами две папиросы, одну протянул Плечевому:
– Кури.
Задымили. Свинцов, прикрывая ладонью папиросу, пыхтел, поглядывая на Плечевого, как бы колеблясь, спросить или не спросить. Наконец решился.
– Ты это вот что… – сказал он вроде просто из любопытства. – Упокойника тут какого не встречал часом?
– Упокойника? – не очень удивившись, переспросил Плечевой. – Да не, вроде как не встречал. А что, убег?
– Кто?
– Ну этот же, упокойник.
Свинцов посмотрел на него прищурясь.
– Ты что дурочку городишь? Как же упокойник может убечь?
– Ну я и сам думаю своей головой, что не может. Наших-то упокойников мы обыкновенно в землю кладем, они не бегают. А этот… ты ж сам говоришь, не встречал ли?
Свинцов задумался.
– Ты это вот что… – начал он неуверенно с той же фразы. – У меня к тебе одно дело есть. Но если кому проболтаешься… – Он поднес к носу Плечевого кулак.
– Да ты что! – решительно возразил Плечевой, отстраняя кулак. – Чтоб я кому сказал! Могила!
– Ну, гляди. – Приблизив лицо к Плечевому, Свинцов понизил голос: – Помнишь, у нас капитан был?
– Ну?
– Его ищем.
– Воскрес? – просто спросил Плечевой, опять-таки не удивляясь.
– При чем тут воскрес? – поморщился Свинцов. – Тело его ищем. Где-то он здесь захоронен. Не видал?
– Тела не видал, – сказал Плечевой. – А кости попадались. За тем бугром, возле деревни пашня. За пашней канава, и там, в канаве, кости.
– Человецкие? – оживился Свинцов.
– Какие, врать не буду, не знаю, но есть. Там, значит, как на бугор подымешься,
– Что, колхозная система не ндравится? – бдительно спохватился Свинцов.
– Политики касаться не будем, – уклонился от прямого ответа Плечевой. – А что до костей, так они как раз у той канавы и лежат, чистые, гладкие, воронами обклеванные, прямо хоть щас в музей. Вам небось для музея?
– Чего – для музея?
– Да кости же.
– Да они нам вовсе и не нужны. – Вспомнив о секретности полученного задания, Свинцов решил напустить туману.
– А для чего ж спрашивал? – удивился Плечевой.
– А так просто, из интересу. А ежели ты кому скажешь, что костями интересовались, башку снесем, понял?
– Чего ж тут не понять, дело простое, – подтвердил Плечевой.
Плечевого отпустили, но брать кости сразу не решились – были слишком близко к деревне. Решили дождаться в лесу темноты.
13
– Капитолина, я вас прошу сегодня задержаться, – сказал майор Фигурин своей секретарше. – Очень много дел. Нужно подготовиться к завтрашнему дню. Я сейчас ненадолго уйду, а вы побудьте. Если позвонят из области, я – в клубе. Когда вернется Свинцов, пусть меня подождет.
– Хорошо, – сказала Капа.
В Доме культуры железнодорожников шли последние приготовления к торжественной церемонии. На сцене плотник Кузьма обивал красной материей гроб, стоявший на двух табуретках. Его работой руководили секретарь райкома Борисов, предрайисполкома Самодуров и редактор Ермолкин.
В глубине сцены расхаживал какой-то человек с блокнотом. Он размахивал руками, бормотал что-то себе под нос и потом что-то записывал огрызком карандаша.
В углу сцены художник Геннадий Шутейников, наколов на фанеру лист ватмана, заканчивал портрет Афанасия Миляги, который по клеточкам срисовывал с маленькой паспортной фотокарточки. Карточка тоже была наколота на фанеру рядом с ватманом.
– Ну-ка, ну-ка… – Фигурин вгляделся в карточку, затем отошел подальше, чтобы сравнить с нею портрет. – Вы считаете, похож? – спросил он художника, в почтительной позе стоявшего рядом со своим творением. – У меня такое ощущение, что этот портрет напоминает мне кого-то другого.
– Вполне возможно, – сказал художник. – Карточка очень маленькая. А я обычно к праздникам рисую товарища Сталина. И знаете ли, рука сама…
– Что значит сама? – нахмурился Фигурин. – Рукой вот что должно руководить. – И он постучал себя пальцем по лбу. – Так что вы уж немного облик его, пожалуйста, измените.