Жизнь и приключения Лонг Алека
Шрифт:
Нет, разум не принимал смерти друга. Алексей Иванович не мог представить себе, что больше никогда не услышит его голоса. Всего три дня назад он разговаривал с Артемом, быстрым, энергичным, слышал его любимое словечко: «Минуточку!» Федор всегда произносил его, когда собеседник отвлекался в сторону, уходил от главной темы. Не любил Артем длинных бесполезных разговоров. «Минуточку!» Он мягко прерывал собеседника и сразу же начинал говорить по существу.
Память услужливо раскручивала перед Алексеем Ивановичем ленту пережитого. Вот Артем соревнуется с Большим Диком, мелькают наполненные землей лопаты, перекатываются мускулы под вспотевшей кожей, озорно
Каждая мелочь вспоминалась ярко и отчетливо, и от этого становилось еще больнее, еще горше. Не может умереть Артем! Ошибка! Сейчас прибежит кто-нибудь и скажет: «Федор Андреевич жив! Он только ранен…» — и тогда он, Алексей Иванович, бросит все дела и помчится в больницу, чтобы поддержать, обнадежить друга. Он должен обязательно поправиться. У него железное здоровье. Он будет жить.
Но никто не приходил. На столе лежала газета, а в ней мало похожий портрет Артема в черной траурной рамке. Чибисов все стоял и стоял у окна, сжимая большие руки в кулаки. Потом он как-то обмяк, опустил плечи, сел за стол, привычно взял в руки перо, но ничего не написал, застыл так, вперив невидящий взгляд в стену. Зазвонил телефон. Алексей Иванович с трудом поднял трубку. Она казалась пудовой. Звонил Кирзнер:
— Знаешь, Алеша?
— Знаю.
— Мужайся. Скоро я освобожусь. Поедем вместе. Надо поддержать Лизу.
— Хорошо, — ответил Алексей Иванович тусклым голосом, — поедем.
Кирзнер замолк, а Алексей Иванович снова стал думать об Артеме. Да, Федор был настоящим мужчиной, смелым, решительным и не любил оглядываться назад. Трезвый ум… Надежный друг… Нет, больше — учитель. Теперь уж никогда… Все обратимо, кроме смерти. Алексей Иванович тяжело вздохнул. Надо было готовиться к встрече с Лизой. Но что он ей скажет?..
Шли месяцы, а Алексей Иванович все еще работал в иностранном отделе ЧК. Кирзнер молчал, Алексей тоже. «Если не посылает, значит, не пришло время», — думал он.
Но все-таки Алексей Иванович дождался своего. Как-то его вызвал Кирзнер:
— Ну что же, Алеша, жалко мне тебя отпускать, но надо держать слово. Государственному Балтийскому пароходству, которое только что создали, нужны опытные моряки. Поезжай в Петроград, явишься к председателю правления Васильеву. Мы уже с ним списались. Все устроено. Сразу же пойдешь на пароход. Доволен?
— Доволен ли? Счастлив. Спасибо за заботы, Бруно Федорович.
— А как с семьей?
— Пока не устроюсь, оставлю их в Москве под вашей опекой. Хорошо?
— Ладно. Пожалуй, правильно. Уедешь — не забывай. Москва недалеко. Соскучишься — и приехать можно. Николаю привет передавай. Наверное, увидишь его. До свидания, Алеша. Ну, а понадобишься — не взыщи, потребуем обратно. Да не бойся, не бойся. Пошутил я.
Бруно Федорович обнял Алексея, похлопал по спине:
— Ну иди, Алеша, сдавай дела Вартаняну. Он уже знает. Да, чаю хорошего привези Марусе, не забудь. Она ведь ждет.
На пороге комнаты Бруно Федорович остановил Алексея:
— Алеша, постой-ка минуту. Говорили, говорили, а о главном забыли. Ведь в Англии тебе показываться нельзя после того, что ты тут нам рассказывал. Как же плавать?
— А пустяки, Бруно Федорович, — отмахнулся Алексей. — Когда это было?
— Не думаю, чтобы совсем безопасно. Работают они неплохо, — покачал головой Кирзнер. — Ты все-таки будь поосторожнее. На берег в Англии, если попадешь туда, не выходи. Мой тебе совет.
— Хорошо.
— Ну, давай. Смотри, чтобы все было в порядке. Еще раз говорю: на берег не сходи. За твоей семьей я пригляжу.
Натужно дышала старая истрепанная машина. Пароход выбрасывал из тонкой трубы густые облака дыма, а когда кочегары чистили топки, сажа черным снегом оседала на палубе, мачте, надстройках. Не успеешь вымыть судно, снова надо мыть. Он был стар, этот пароход, вытащенный из ржавого хламья, его давно следовало сдать на лом, но судов не хватало, и люди вдохнули в него жизнь. Вычистили, выкрасили, отремонтировали. Теперь он шел в бельгийский порт Гент за стальными листами и трубами. Ход был невелик, береговые маяки долго торчали за кормой, и от этого казалось, что пароход совсем не двигается. Но все же он делал по восьми узлов, честно трудился, поедая положенные ему мили. Алексей Иванович спустился с главного мостика, зашел в рубку, поставил на карте точку. Здесь находилось судно.
По приезде в Петроград его назначили старшим помощником капитана. Алексей не задал никаких вопросов. Какое судно, куда идет? Он получил место штурмана на пароходе, и этого было для него достаточно. Когда он увидел «старика», ошвартованного к стенке Торгового порта, тот даже понравился ему. Маленький, компактный, — судя по обводам корпуса, хороший мореход. А тонкая черная труба с красной полоской наверху даже придавала ему некоторую элегантность. Капитан тоже понравился. Такой же старый, как и судно, которым он командовал. Эстонец, он напоминал Алексею капитана Казрагса с буксирчика «Эклипс». Но этот говорил еще меньше. На все вопросы миролюбиво отвечал:
— Это правда есть, — и пыхтел трубкой.
Капитан прекрасно ориентировался в море, с детства плавал на «лайбах» в этих районах, и ему достаточно было взглянуть на полоску берега, как он безошибочно узнавал место своего парохода.
Алексей Иванович поселился в крошечной каюте. Он с удовольствием занимался навигацией, астрономией, неохотно уходил с мостика, окончив свою вахту. Как человек, долго испытывавший жажду, пьет воду стакан за стаканом, так и он не мог утолить своего желания подольше побыть наедине с морем. Он чувствовал себя надежно, уверенно, все ему было знакомым, и старенький пароход сразу стал для него родным домом. Когда судно стояло у берега, Алексей Иванович никогда не пропускал времени подъема флага. К восьми часам он выходил на палубу и наблюдал, как ползет по флагштоку красное полотнище с серпом и молотом в верхнем углу. Он все еще не мог к этому привыкнуть и каждый раз радовался, присутствуя при церемонии. Серп и молот! Под этой эмблемой ему еще не приходилось плавать.
В общем, жизнь налаживалась именно так, как хотелось Алексею Ивановичу. Он уже подумывал о переезде семьи в Петроград. Жить им стало полегче. За границей он покупал кое-какие продукты, посылал их в Москву Айне. Ходили они обычно в Швецию и Германию, вот сейчас идут в Бельгию.
В Генте пароход стоял несколько дней. Грузили не торопясь, в одну смену. Полного груза не набиралось. Капитан пошел к агенту, и тот сообщил, что имеет указания пароходства направить судно догружаться в Лондон.