Жизнь и приключения Лонг Алека
Шрифт:
Вдруг Алек увидел Тони Макфейла. Зеленый, с перекошенным от страдания лицом, он держался за шторм-леер, сильно наклонившись к подветренному борту.
«Что это с ним?» — подумал Алек и тут же увидел, что Тони начало рвать. Это был страшнейший приступ морской болезни. У шкипера буквально выворачивало внутренности.
Вот оно что! Теперь понятно, почему всегда при качке Тони уходил к себе в каюту. Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал об этом.
Прижимая платок ко рту, шкипер со стоном рухнул на диван в рубке. Он с ненавистью взглянул на Алека, разжал
— Я всю жизнь провел на море и до сих пор не привык к качке. Говорят, что из людей, подверженных этой проклятой болезни, можно вить веревки, когда они укачиваются. Не надейся. Я не становлюсь добрее. Понял? — И он в изнеможении закрыл глаза.
Алека раздражал этот человек. Он поглядел на скорчившегося на диване Тони и сказал:
— Мне наплевать, каким ты становишься после того, как море вывернет тебя наизнанку, — добрым или злым. Мне от тебя ничего не надо. Я только жалею, что попал на твою ромовую бочку. Это занятие не для меня. Ты это тоже понял, надеюсь?
Макфейл приподнял веки, и злобные огоньки мелькнули у него в глазах.
— Ах, значит ты уже пронюхал… Ошибаешься. В банках керосин. Зачем я взял тебя на судно, черт возьми? Я не должен был этого делать. Но я думал, что мы с тобой сойдемся и вместе… — Он не закончил: приступ морской болезни снова выкинул Тони на палубу, к лееру.
11
…«Моана» подходила к островам ночью. Она неслышно скользила по темному океану. Впереди по носу блеснул и погас далекий огонь. Он долго не появлялся, но когда вспыхнул второй раз, Тухоэ, стоявший на руле, радостно закричал:
— Таити! Маяк Папеэте! Я узнаю его из тысячи.
С каждой пройденной милей огонь становился все ярче и ярче, и шкипер, полистав лоцию, подтвердил, что это огонь Папеэте. Скоро до слуха донесся шум прибоя, ветер принес с берега запах затхлой копры и аромат цветов. Порт был недалеко.
— Подождем рассвета, — сказал Тони. — Пока будем дрейфовать. Здесь трудный заход.
Заскрипели блоки, шхуна сделала поворот и лениво закачалась на длинной, спокойной волне. Команда высыпала на палубу. Матросы громко смеялись, размахивали руками. Завтра наконец они будут дома!
С первыми лучами солнца открылись горы, торчащие прямо из воды. Небо очистилось от облаков, и океан засверкал ослепительной синевой. «Моана» весело побежала к берегу.
Часа через полтора шхуну встретил катер. На борт поднялся смуглолицый лоцман в белом соломенном шлеме и коротких белых штанах.
Как только он поставил «Моану» к причалу, на судно прибыли портовые «власти» — врач, таможенники, шипшандлер. На причале сразу же собралась большая толпа любопытных. Приход новой шхуны в порт был для Папеэте событием. Люди останавливались, смеялись, перебрасывались с матросами шутливыми словами на их родном языке, бросали цветы на палубу. Вероятно, среди встречающих были родные и знакомые.
«Власти» пробыли в каюте у Тони долго. Наконец на палубе появились два таможенника и приказали открывать трюмы. По их лицам было видно, что шкипер не
— О-ля-ля! Терибль![21]
Тем временем матросы сняли с люков брезенты и лючины, и в трюмах стали видны ровные ряды ящиков, мешков, кип.
— Все готово. Смотрите, господа, лучше, — любезно позвал таможенников Макфейл. — Смотрите так, чтобы потом не было никаких недоразумений с выдачей разрешения.
Позвав двух матросов на помощь, таможенники спустились в трюм. Они трудились добросовестно. Вскрывали некоторые ящики, переворачивали мешки, прорезали обшивку у кип.
— Эй, шкипер, а что у вас в банках? — донесся вдруг из трюма приглушенный голос таможенника. — Я что-то не видел на них документов.
Тони быстро взглянул на Алека и подошел к люку:
— Керосин, месье. Я же показывал вам манифест. Керосин, как и все остальное, записан туда.
Алек видел, как один из таможенников, видимо неудовлетворенный объяснениями шкипера, пытался отвернуть пробку у одной из банок.
— Боцман, помоги! — распорядился Тони.
Алек спустился в трюм, захватил тряпкой пробку, открыл банку. В нос ударил запах керосина.
— Хорошо, мастер, все в порядке. Я, грешным делом, думал, не спирт ли в банках, — ухмыльнулся таможенник, вылезая из трюма. — Необычная для керосина тара.
— Удобнее продавать, месье. Правда, в банках галлон керосина обходится на цент дороже. Но я полагаю, что это не остановит покупателей.
Формальности и осмотр скоро закончили, и шкипер вместе с «властями» отправился на берег оформлять документы. Он долго не возвращался. Матросы, не дождавшись расчета, ушли в город. На шхуне остался Алек, у которого не было знакомых в Папеэте.
Он присел на корме и любовался окружающей природой. Синий океан, темная зелень кокосовых пальм, белый коралловый песок пляжа, зеленая вода в гавани, сиреневые горы, окружающие Папеэте, ослепительное солнце — все было ново и непривычно для него, северянина.
Неужели он видит это наяву? Ожили яркие картинки его детских книжек. Он видит то, о чем писали Стивенсон, Джек Лондон, Соммерсет? Какие красивые женщины проходят мимо шхуны! Стройные, гибкие, смуглые, в ярких одеждах. Они улыбаются ему. Вот одна бросила на палубу белый цветок. Тоже ему? Алек улыбается в ответ. На душе становится легко. Жизнь прекрасна, он еще молод, хорошо, что он моряк и может посмотреть мир…
Шаги на трапе отвлекли его от приятных мыслей. Возвратился Макфейл. По тому, как тяжело он ступал, как неестественно прямо держался, Алек понял — шкипер много выпил. У Алека сразу испортилось настроение. Все потускнело вокруг. Так бывало всегда, где появлялся Тони. Замолкали веселые разговоры, смех, шутки. Шкипер давил только одним своим присутствием. Тони потоптался на палубе, подошел к Алеку: