Жизнь и реформы
Шрифт:
Об этой опасности, кстати, предупреждали Ленина Плеханов, Роза Люксембург, Карл Каутский и другие деятели рабочего движения. Полемизируя с ними, вождь Октября отнюдь не отрицал такой опасности. Он, однако, считал, что «победивший пролетариат», его «политический авангард» сумеют ее избежать за счет широкого привлечения к управлению народных масс, внутрипартийной демократии, критики и самокритики и т. д. При этом, как мне кажется, Ленин исходил из того уровня политической культуры, который был свойствен ему самому и его окружению. Сомнения стали одолевать его очень скоро. Уже в статьях 1921–1922 годов на одно из первых мест выходит тревога в связи с быстрым обюрокрачиванием партийного чиновничества, грозящим коммунистам оторваться от народа. Но достаточно сильного противоядия этой болезни, увы, найти и применить
Наш опыт, как, полагаю, и опыт других компартий, достаточно убедительно показал, что никакие выдумки и ухищрения, включая допуск фракционности, не могут служить надежной гарантией против обюрокрачивания, окостенения. Конечно, это не относится к массе рядовых членов. Речь идет о руководящем слое, очень быстро вошедшем во вкус власти и готовом на все, чтобы с ней не расставаться. За 70 лет этот слой воспроизвел несколько поколений партийно-государственной элиты, определяющей чертой сознания которой была уверенность в своем естественном и неотчуждаемом праве быть всегда у власти. Примерно так же чувствовали себя в свое время дворяне. Иные наследники знатных родов до сих пор считают, что революции, отстранившие это сословие от власти, были делом незаконным и несправедливым. Так и сейчас некоторые бывшие члены ЦК и секретари обкомов не могут простить Горбачеву того, что в результате перестройки они лишились своих «наделов».
Но если я был уверен, что на благо народу и самой Компартии, по крайней мере миллионам рядовых коммунистов, пойдет ликвидация монополии КПСС на власть, то и раньше, и сейчас не считал, что это нужно сделать в один момент. Что КПСС следует как бы подписать отречение от престола и дать возможность захватить его тем молодцам, которые уже в 1988 году стали выходить на митинги с полотнищем: «Партия, дай порулить!».
В 1989 году, когда страну уже изрядно раскачивали сепаратистские движения, действия народных фронтов и атаки демороссов на центр, в «Литературной газете» появилась статья двух молодых социологов Игоря Клямкина и Андраника Миграняна, суть которой сводилась к тому, что радикальные экономические реформы могут быть успешными только в том случае, если они совершаются под надежным щитом сильной авторитарной власти. В то время, когда общество было заряжено идеей демократии, многие восприняли это как своего рода эпатаж.
Такая постановка вопроса для меня и моего окружения не была неким откровением. Мы отнюдь не были простаками, чтобы не понимать, что нельзя проводить сколько-нибудь существенные преобразования, не имея в руках рычагов власти, способности преодолеть неизбежное противодействие задуманным реформам. Этот вопрос основательно обсуждался еще в канун XIX общепартийной конференции КПСС. И расчет тогда был сделан на то, что «щит», необходимый для реализации реформаторских замыслов, будет обеспечен постепенным переходом власти из рук партийного в руки выборного государственного руководства, фигурально выражаясь — со Старой площади в Кремль.
Опять-таки мы отдавали себе отчет, что власть — это не предмет, который можно передать из рук в руки. Важно не потерять ее в дороге, где-нибудь в районе ГУМа или Министерства финансов [14] . Трансформация власти — это сложнейший общественный процесс, сопряженный с неизбежным сопротивлением тех, кому пришлось с ней расстаться, и требующий определенной готовности новых сил, принимающих на себя ответственность за управление страной. Невооруженным глазом было видно, что Советы не готовы в полном объеме выполнять функции полновластия. У них нет для этого необходимой структуры, достаточного числа профессионально подготовленных кадров, опыта. А главное — уверенности, что именно за ними остается отныне последнее слово, не нужно бегать и спрашивать согласия на каждый шаг в райком или обком партии. Короче, нужно было время, и немалое, для «вхождения во власть».
14
Здания Министерства финансов и бывшего крупнейшего в Москве универсального магазина (ГУМ) находятся между резиденцией союзного парламента в Кремле и Старой площадью, где размещался Центральный Комитет КПСС.
Конечно, вопросы такого рода решаются иначе в условиях насильственных
К величайшему сожалению, нам не удалось завершить эту решающую операцию в оптимальный момент.
А теперь постараюсь воспроизвести ход событий. В принципиальном плане решение об отказе КПСС от монопольного положения со всеми вытекающими отсюда последствиями (многопартийная система, допуск политической оппозиции и др.) было принято еще XIX общепартийной конференцией. Но если другие элементы политической реформы, прежде всего свободные выборы и создание парламента, предполагалось осуществить без промедления, то переход к многопартийности «планировался» как следующий этап реформы. Его не собирались откладывать в долгий ящик, но и торопиться намерения не было. Мы провели много часов в дискуссиях на эту тему, и все принимавшие в них участие сходились на том, что партия должна оставаться гарантом стабильности до тех пор, пока новая политическая структура не заработает достаточно эффективно. Сроки при этом, естественно, не назывались, а в размышлениях, прикидках считалось, что протянется не менее двух-трех лет, прежде чем окрепнет парламент и сложатся нормальные условия для формирования многопартийной системы.
Хочу привлечь внимание читателей к тому, что в то время никто еще не осмеливался бросать прямой вызов партийному руководству обществом. Самые отчаянные «бунтари» рассуждали об идейном и политическом плюрализме с обязательной оговоркой об «авангардной роли КПСС». Таким образом, партия по собственной инициативе отказалась от бесконтрольного владения властью и изъявила готовность бороться за нее на общих основаниях с другими политическими организациями и движениями. Вряд ли нужно доказывать, что это был момент огромного переломного значения, ознаменовавший разрыв с большевизмом. Причем добровольное «отречение от власти» было делом не только генсека и узкого руководящего коллектива в лице Политбюро, но получило официальное одобрение высших представительных органов КПСС — сначала конференции, а затем и съезда. А вот выдержать более или менее рациональный темп на этом участке реформы не удалось.
Кампания за отмену 6-й статьи была, в сущности, первой крупной политической акцией нарождавшейся оппозиции. Шла она под лозунгом немедленной отмены статьи 6 Конституции СССР 1977 года, звучавшей так:
«Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза. КПСС существует для народа и служит народу.
Вооруженная марксистско-ленинским учением, Коммунистическая партия определяет генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придает планомерный, научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма.
Все партийные организации действуют в рамках Конституции СССР».
Обладая к тому времени полностью или частично рядом печатных изданий, используя возможности своих приверженцев на радио и телевидении, радикалы добились того, что это требование стало рассматриваться широким общественным мнением как главное условие развития по пути перестройки. И наоборот — всякое противодействие исполнению этого требования, какими бы аргументами оно ни обосновывалось, объявлялось с порога ретроградством, потугами партократов сохранить свое господство над страной, помешать демократизации государства. Конечно, в этом была большая доля правды. Но подобная максималистская постановка вопроса резко сократила, пока вовсе не свела на нет возможность плавного перехода от одной политической системы к другой.