Жизнь и реформы

Горбачев Михаил Георгиевич

Поскольку эта проблема, как и некоторые другие, должна была получить отражение в официальном документе, я предложил найти формулировки, из которых было бы ясно, что единственным путем решения межнациональных проблем должен стать конституционный процесс, и которые содержали бы ссылку на принципы СБСЕ, предполагающие нерушимость межгосударственных границ. Буш в принципе не возражал. Тем не менее некоторые из его высказываний, как мне показалось, свидетельствовали о том, что среди западноевропейцев набирают влияние силы, взявшие курс на перекройку карты Европы, и что они оказывают на Президента США давление. К моему глубокому сожалению, это ощущение подтвердилось

дальнейшим ходом событий.

Звездный час

Подошел час возвращаться в Москву, в Кремль, где нас ждала торжественная церемония подписания Договора по стратегическим наступательным вооружениям, вынашивавшегося более девяти лет. Подписание состоялось во Владимирском зале. Выступая на церемонии, Буш, в частности, сказал: «Мы скрепляем тем самым создающиеся между нашими странами новые возможности, которые обещают дальнейшее продвижение на пути обеспечения прочного мира». Эти слова полностью соответствовали моим мыслям и оценкам этого акта.

Вспоминаю я сейчас об этом визите Президента США, последнем в Советский Союз, с некоторой горечью. Не знали мы тогда, что произойдет всего через три недели. Жили будущим. Говоря о множестве актуальных проблем, мы вместе с тем как бы подводили итог пройденного за 5–6 лет пути. Эти годы вывели мировую политику на принципиально новый, исторический рубеж, — когда она стала вершиться как общая политика держав, совсем недавно считавших себя смертельными врагами и в этой своей вражде готовых столкнуть весь мир к катастрофе. В этом смысле встречу президентов СССР и США в Ново-Огареве 31 июля 1991 года можно считать «звездным часом» нового мышления и соответствующей ему внешней политики.

Когда мы с Бушем, прощаясь у выхода из Кремлевского Дворца, пожимали друг другу руки, наступил уже август — трагический август Девяносто первого.

Рамки воспоминаний не дают возможности без ущерба для содержания описать более широко, с подробностями всю программу пребывания в СССР Президента США и его супруги. Но о двух моментах все же стоит сказать, ибо они проливают свет на то, что происходило тогда в кругах «советской» элиты.

В рамках визита состоялись два официальных обеда: с нашей стороны — в Грановитой палате, а с американской — в резиденции посла США.

Первым был наш обед. По протоколу я и Раиса Максимовна представляли президентской чете США приглашенных. В числе первых подошедших гостей оказалась супруга Ельцина, которую почему-то сопровождал Гавриил Попов. А в конце церемонии, когда гости все прошли, появился в гордом одиночестве Ельцин. Подходит и приглашает Барбару Буш в Грановитую палату. Все в недоумении (кроме меня, я-то Бориса знаю. Накануне он звонил мне и обращался с просьбой дать ему возможность выступить на обеде вместе со мной и Бушем. Я, естественно, отказал ему в этом. Зачем?). Смущена была и госпожа Буш: она ждет приглашения Президента СССР, хозяина приема. «Разве так можно?» — восклицает изумленно она.

Президент России очень хотел обратить на себя внимание. Потом уже на обеде в посольстве США Назарбаев и Ельцин были недовольны тем, что их не посадили за главные столы. И где-то в середине приема, поднявшись с мест, направились вдвоем к Президенту США. Это само по себе ничего не значило, если бы от Ельцина и Назарбаева не последовали горячие клятвенные заверения американскому президенту в том, что они

«сделают все для успеха демократии в этой стране». Сидящие за столами наблюдали за происходящим не только с любопытством, но прежде всего с недоумением и естественным вопросом — что бы все это значило? И лишь наши герои не испытывали никакого смущения. Конечно, это уже выходило за всякие рамки. Это был сигнал Президенту СССР — предстоят нелегкие времена.

Часть IV. ПЕРЕСТРОЙКА И СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ СТРАНЫ

Глава 30. Начало поворота

Конец «доктрины Брежнева»

Когда на Пленуме ЦК меня избрали генсеком, я решил безотлагательно встретиться с руководителями стран — членов Варшавского Договора [23] . Переговорил по телефону с каждым из них — представился в новом качестве и предложил по их приезде в Москву провести встречу. Она состоялась в Кремле после похорон Черненко. В ней участвовали Тихонов, Громыко, Русаков.

23

У нас была принята аббревиатура — ОВД, т. е. Организация Варшавского Договора. Впредь в тексте она используется для краткости.

Не скажу, что для меня это была простая встреча. К тому времени я лично был знаком со всеми руководителями соцстран, с некоторыми — Живков, Кадар, Чаушеску — встречался несколько раз. Но то была одна ситуация, теперь — совершенно другая. Предстояло без пауз навести мосты с людьми, которые в своем большинстве уже десятки лет возглавляли правящие партии и привыкли следовать установившимся стереотипам отношений с советским руководством. Причем это одна сторона дела, может быть, и не главная. К тому времени было ясно, что отношения с этими странами нуждаются в обновлении. «Формула», с которой я шел на встречу, включала, таким образом, два главных элемента — преемственность и необходимость перемен.

По понятным причинам встреча была непродолжительной, но она имела далеко идущие последствия. Открывая ее, я сказал, что мы за равноправные отношения, уважение суверенитета и независимости каждой страны, взаимовыгодное сотрудничество во всех сферах. Признание этих принципов означает одновременно полную ответственность каждой партии за положение в своей стране.

Партнеры поддержали сказанное. Но, как показалось мне, отнеслись к этому не совсем серьезно. В самом деле, мало ли и раньше заявлялось нечто подобное, а все оставалось без изменений. Наверное, и на этот раз они подумали: поживем — увидим. По существу же, наше заявление на этой встрече означало поворот к новым отношениям, отказ от так называемой «доктрины Брежнева», которая никогда не провозглашалась официально, но фактически определяла подход СССР к союзным странам.

Во главе кубинской делегации на похороны приезжал Рауль Кастро, с которым я был также знаком раньше. Он задержался в Москве на несколько дней, и у нас состоялась обстоятельная беседа. Проблем в советско-кубинских отношениях к тому времени накопилось немало. Но на том этапе я считал необходимым подтвердить приверженность взаимному сотрудничеству. Думаю, это было как раз то, что кубинцы хотели от нас услышать. Речь о каком-то кардинальном пересмотре наших отношений не велась, хотя определенные соображения на этот счет уже высказывались.