Жизнь и смерть генерала Корнилова

Поволяев Валерий Дмитриевич

Именно этот аргумент оказался для закоренелого русофоба, довольно удачно залечившего когда-то туберкулёз, убедительным: Франц Фердинанд в ответ кивнул и стал собираться в дорогу.

Графиня выехала в Сербию на несколько дней раньше мужа: она рассчитывала провести пару недель в Илидже — курортном местечке недалеко от Сараево — намеревалась подлечить там своё пошатнувшееся здоровье.

Чем закончилась эта поездка в «медицинских целях», известно всем — убийством супругов.

Австро-Венгрия немедленно выдвинула Сербии ультиматум: на колени! Сербия подчинилась всем требованиям, кроме одного — просила, чтобы судебная власть в стране оставалась самостоятельной, не была подмята... Это единственная

просьба, очень несущественная. Любой разумный человек просто-напросто закрыл бы на это глаза: хотят сербы иметь собственный суд — пусть имеют. Однако император Франц-Иосиф нервно дёрнул головой — пышные усы от резкого движения у него стали походить на два размотавшихся шерстяных клубка — и произнёс детским, истончившимся голосом:

— Они этого недостойны!

Франц-Иосиф, который вместе с убитым племянником на паях делил верховное командование австро-венгерской армией, скомандовал, будто находился на военных учениях:

— Пли!

Он хорошо знал, что означает на армейском языке слово «Пли!» — требовал, чтобы ему принесли свежую газету.

Газету принесли. Старик свернул её и стал щёлкать сидевших на стенах его кабинета мух:

— Сколько вас тут развелось, жирных и глазастых... Пли! Житья нет. Пли!

В те же дни русский император Николай Второй, пребывая во вполне понятной меланхолии, заявил:

— Россия никогда не останется равнодушной к судьбе Сербии.

Началась так называемая «предупредительная» война, в результате которой Россия объявила частичную мобилизацию: азартное хлопанье Франца-Иосифа газетой по стенам кабинета в замке Шеннбург Николаю не понравилось — слишком много разрушений последовало после этого в Белграде.

Немцы и пальцем не пошевелили, чтобы остановить своих союзников и вместе с ними — «предупредительную» войну. Более того, 30 июля 1914 года официальный орган страны «Локаль Анцейгер» — довольно крикливая бюргерская газета — ударил по своим читателям из крупнокалиберного орудия: опубликовал сообщение о всеобщей мобилизации в Германии.

Русское посольство немедленно телеграфировало о появлении этого материала на страницах «Локаль Анцейгера» в Санкт-Петербург, спешно менявшего свою вывеску на «Петроград» (так было более патриотично).

В семь часов вечера царь подписал указ о всеобщей мобилизации в России.

Чиновники с Вильгельмштрассе тем временем послали в «Локаль Анцейгер» опровержение насчёт всеобщей мобилизации в рейхе и одновременно задержали телеграмму сотрудников русского посольства, которые ставили Певческий мост в известность об этом опровержении.

Завертелись колеса машины совсем не дипломатической. Германия, которая уже вошла в режим всеобщей мобилизации, но прикрывалась опровержением, как некой жиденькой зелёной веточкой, потребовала от России в двадцать четыре часа остановить мобилизацию. Хитрый был, конечно, ход, но очень уж наглый, беспардонный. Николай Второй по-свойски предложил самоуверенному родственнику-кайзеру хорошенько подумать, а потом подать бумаги в третейский суд в Гааге, чтобы разрубить этот узел.

Вилли гордо отвернулся, распушил усы и первого августа 1914 года объявил войну России. Небо над Европой мигом потемнело.

Четвёртого августа войну Германии объявила Великобритания.

С вершины горы покатился огромный снежный ком. Шестого августа войну России объявила Австро-Венгрия. Пушки загрохотали на огромных пространствах Европы, от севера до юга, одна канонада смешивалась с другой, земной шар затрясло, будто в падучей. Не думали ни Николай, ни Вильгельм, что эта война будет им стоить всего, что они имели. В том числе и жизни.

Русский самодержец, исходя из патриотических чувств, громогласно пообещал, что мир с Германией он не станет

заключать до тех пор, пока хотя бы один чужой солдат будет находиться на его земле, — видимо, он на что-то ещё надеялся, но надежда эта была очень слабой.

Корнилов появился на фронте в середине августа во главе стрелковой бригады и с ходу вступил в бой. Бригада его — Первая, 49-й пехотной дивизии — входила в состав Восьмой армии, которой командовал Брусилов [28] . У двух генералов, Брусилова и Корнилова, отношения были более чем натянутыми — не сложились.

Двенадцатого августа корниловская бригада ворвалась в старую австрийскую крепость Галич, взяла пятьдесят орудий и огромное количество боеприпасов. Это была весомая победа, за которую Корнилова наградили орденом Святого Владимира с мечами III степени. Награде он не обрадовался — принял её равнодушно. И вообще, он сделался суровым, малоразговорчивым и очень требовательным, а в теле усох, стал лёгким, как птица.

28

Брусилов Алексей Алексеевич (1853-1926) — генерал от кавалерии, в Первую мировую войну командовал 8-й армией, с 1916 г. — главнокомандующий Юго-Западным фронтом. Провёл успешное наступление (Брусиловский прорыв). С мая по июнь 1917 г. занимал должность Верховного главнокомандующего, был назначен специальным советником Временного правительства. К Белому движению не присоединился, а с 1919 г. — в Красной Армии, с 1920 г. — председатель Особого совещания при Главкоме. В 1923-1924 гг.
– инспектор кавалерии.

Двадцать пятого августа Корнилов был назначен начальником 48-й пехотной дивизии. Вступив в командование, он первым делом полюбопытствовал, почему улицы многих австрийских городов напоминают свалку, донельзя замусорены. К генералу привезли одного из бургомистров — испуганного человечка с чёрными глазами навыкате и длинными пейсами. Корнилов строгим тоном спросил у него, почему на улицах нет порядка. Человечек в ответ проблеял что-то жалобное.

— Для наведения порядка даю вам двадцать четыре часа, — сказал Корнилов, не дослушав объяснений. — Если не выполните распоряжение — обижаться будете на самого себя.

Новый начальник дивизии старался вникать во все дела, вплоть до мелочей. Сохранился приказ № 213 от двадцать девятого августа, вот цитата из него: «Мною также замечено, что низшие чины, награждённые Георгиевскими крестами, почему-то их не носят. Требую внушить нижним чинам, награждённым этими орденами, чтобы они никоим образом не скрывали свою высокую боевую награду и гордо её всегда носили».

В этом приказе — весь Корнилов.

Воевал Корнилов жёстко, с выдумкой.

Десятого ноября в горах около Лупковского перевала вспыхнул тяжёлый ночной бой с австрийцами. Группа добровольцев во главе с Корниловым прорвала позиции неприятеля. Австрийцы попробовали ослепить нападавших светом прожекторов и загнать их назад, в ночь, однако прожекторная атака не остановила Корнилова.

Его солдаты отбили прожекторы у австрийцев и погнали неприятеля — австрийцы бежали, соревнуясь друг с другом в скорости, сапог в том беспримерном драпанье потеряли немало. Прожекторы и захваченные в бою пулемёты Корнилов обратил против прежних их владельцев.

В плен были захвачены тысяча двести человек, в том числе и австрийский генерал Рафт. Увидев, как мало было русских, разнёсших в пух и в прах его дивизию, Рафт схватился за голову:

— Доннер веттер! Я бы мог отогнать вас от своих окопов пинками сапог!