Жизнь и смерть генерала Корнилова
Шрифт:
Узнав о приговоре, Корнилов лишь удручённо вздохнул и ничего не сказал.
Старшему уряднику Подголову исполнилось сорок лет. Отмечали юбилей прямо на четырнадцатом посту, на месте. Развели костёр. Подголов побывал на охоте, уложил в тайге маралёнка, из гибких ивовых веток соорудил волокушу и на ней доставил трофей на пост.
Ребров, увидев добычу урядника, довольно потёр руки:
— Угощение будет богатое!
Из конторки, где обычно сидел прапорщик Косьменко, — сейчас его не было, отправился
— Дядя Ваня, только что телефонировали из штаба: к вечеру к нам приедет Корнилов.
Подголов одобрительно тряхнул головой — полковника он уважал.
— Это дело хорошее!
Лицо его разгладилось, растеклось в довольной улыбке.
— Помощь, дядя Ваня, нужна? — спросил Созинов.
— Не нужна. — Подголов глянул вопросительно на Василия, в глазах у него неожиданно мелькнула смятенная тень. — Маралёнка одного, я так разумею, недостаточно будет...
— Хватит, дядя Вань. Кстати, Корнилов — малоежка.
— Откуда знаешь?
— А мы с ним на Памире в одной экспедиции были... Тогда полковник носил всего лишь капитанские погоны. Он всегда своей порцией с другими делился.
В глазах Подголова вновь мелькнула тень сомнения, старший урядник задумчиво поскрёб пальцем седеющий висок.
— Ладно, — поразмышляв немного, махнул он рукой, — в таком разе мы возьмём не количеством, а качеством. Я такое мясо приготовлю — полковник пальчики оближет. С корешками, с травами, с бульбой — по-казачьи. Как мы у себя на Амуре делали.
— Это будет угощение что надо, — кивнул Созинов, одобряя затею Подголова. — Ханки достал?
— Ё-пуё! — на китайский манер воскликнул Подголов. — А полковник не заругает?
— Полковник — нормальный человек. Пьянство не любит и к разным стопкам-мензуркам относится отрицательно. Но юбилеи и дни рождения отмечать разрешает.
— Тут есть один китаец, домашнюю ханку продаёт, — Подголов забавно пошевелил усами, — нормальная ханка, не горлодёр, с утра голова от неё не болит.
Можно было, конечно, в лавке на станции взять пару бутылок русской водки — продавался и «Смирновъ» в светлых бутылках, и никитинская водка — самая популярная на КВЖД, и «Жемчуг» — мягкая водка, которую женщины употребляли вместо вина, но всё это были дорогие напитки, не по карману старшему уряднику. А вот домашняя ханка — совсем другое дело. Но она бывает такая дурная, что потом от неё три дня в себя прийти не можешь: всякий раз голова утром бывает свёрнута набок, и весь мир от этого видится в опрокинутом состоянии, хотя если такой ханки налить в ложку — горит, как бензин, в режиме взрыва.
— Ты сам-то пробовал ханку у этого китайца? — спросил Созинов.
— Пробовал.
— Из чего она? Из риса? Из проса?
— Из гаоляна.
Созинов поморщился:
— Гаолян —
— А рис — штука для этого старика дорогая, но он из гаоляна научился такое чистое пойло гнать, что оно, кажется, конфетами пахнет. Я пробовал — сладкое. И дух как от саранки идёт. Даже закусывать не надо.
— Интересно, через какое сито он свою ханку пропускает? — Созинов сорвал с ветки горький ясеневый стебелёк, покусал его. — Может, рецептом нам следует разжиться, а, дядя Ваня? Пригодится ведь.
— Мне сдаётся — через корешки какие-то. Может быть, даже той же саранки. Крошит их мелко и пропускает. В общем, давай возьмём стариковской ханки, рискнём головой и погонами. — Подголов вытянул за серебряную цепочку из кармана штанов старые, с вытертой медной крышкой часы, щёлкнул замком, открывая их. — Главное — не опоздать бы, ухватить китайца, пока он куда-нибудь в тайгу не решил нырнуть. Ищи-свищи его тогда да в носу пальцем ковыряйся. — Подголов по-дедовски подпёр поясницу руками, заохал: — Охо-хо!
— Давай, дядя Ваня, я пока маралёнком займусь, а ты дуй к китайцу — вдруг он действительно вздумает куда-нибудь намылиться? А без ханки — всё равно, что без... В общем, трофей твой только зря съедим, пропадёт продукт. — Созинов ткнул пальцем в остывший бок маралёнка.
Через полчаса Подголов принёс две литровых крынки с ханкой. Поставил ханку в тёмное прохладное место — под скамейку в штабной комнате. А чтобы она не выдыхалась, придавил крынки фанерками, сверху положил по обломку кирпича.
Корнилов появился в сумерках — прибыл на дрезине, в новой форме с серебряными погонами полковника Генерального штаба, при аксельбантах, также положенных генштабистам по уставу, при офицерском Георгии, способным украсить любой военный мундир.
Приняв рапорт командира поста, Корнилов неспешно прошёл во двор, где горел костёр, вокруг которого, вскочив с брёвен, стояли стражники. Подголов вытянулся перед полковником — старший урядник не только выше ростом сделался, он даже, кажется, помолодел.
— Спасибо, ваше высокородие, что почтили...
Корнилов, прерывая старшего урядника, махнул рукой:
— Роду я такого же, как и вы, урядник, так что нечего тянуться передо мной.
Подголов вытянулся ещё больше, пробормотал внезапно осипшим от волнения голосом:
— Премного благодарен!
— Полноте, урядник. — Корнилов достал из кармана серебряный портсигар с изображением порт-артурской крепости, звонко щёлкнул им, словно бы хотел проверить замок, перевернул. — Здесь есть надпись, специально выгравирована. — Корнилов поднёс портсигар к глазам, прочитал громко и чётко: — «Старшему уряднику Подголову И.В. за успехи в охране границы».