Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника
Шрифт:
Из своих товарищей, офицеров разного возраста, я помню троих. В моей палате находился сын священника из Аугсбурга, лейтенант Утман. После меня он был самым молодым. Был еще обер-лейтенант Бамбергского кавалерийского полка, господин Ланген из Мюнхена. Он происходил из семьи совладельцев известного издательства «Ланген и Мюллер» и был очень культурным человеком. Дружелюбным был и подполковник резерва д-р Вутцль. Он был ученым, занимался исследованиями в области немецкого языка и истории искусства. Приписан он был к 45-й Линцской пехотной дивизии. Позднее он получил Рыцарский Крест, а после войны стал старшим советником в правительстве одной из австрийских земель.
Чтобы
Но мне совсем не нравилось то, что происходило вокруг моей семьи дома. Меня это так возмущало, что «действительно, их хочется просто избить». Именно так в своем рождественском письме брату Руди я отзывался о тыловых нытиках. «Их сиятельства» не достойны тех жертв, которые приносятся на фронте», писал я. «Это приводит меня в бешенство! Тогда я начал насмехаться над ними. Так что я стал ужасно действовать на нервы многих людей, особенно девушек!»
Я сообщил Руди, что провел много времени с двумя его одноклассниками. Один из них, Эгон Паприц, по прозвищу «Кити», позднее пал в бою. Другим был Эрнст Фогль, по прозвищу «Авис». После войны он стал владельцем фабрики и получил известность как сочинитель современной музыки. С этими двумя друзьями я засел одним вечером поиграть в покер. Но ведь я был новичком! Действительно, я играл так плохо, что к концу вечера проиграл все свое месячное жалованье. Основная жалоба в моем письме заключалась в том, что «моя девушка оказалась не для меня». В заключение этого письма я спрашивал, когда мы увидимся снова, «поскольку у меня такое чувство, что война будет продолжаться только один год, самое большее, если на то будет Божья воля».
В Вернигероде я получил письмо от ротного писаря, унтер-офицера Вольфа. В нем он сообщал о том, что произошло в роте после моего отъезда. Вольф писал, что в соответствии с моим письмом были сделаны представления на награждение двух человек, а именно двух санитаров. Перед лицом сильнейшего огня противника в тот памятный день боя на русском кладбище они героически исполняли свой долг. Это был капеллан, унтер-офицер Яшек, которого я представлял к Железному Кресту 1-го класса, и обер-ефрейтор Белеке, которого я предлагал наградить Железным Крестом 2-го класса.
«… после тяжелых потерь 15 октября рота была пополнена снова. В конце ноября нас перебросили по железной дороге к Невелю. Начиная с 8 ноября потери составили 20 убитыми и 50 ранеными. Лейтенант Людвиг, который принял командование ротой, был тоже ранен. Майор Брауэр и батальонный адъютант, лейтенант Букш, пали в бою.
Я желаю господину лейтенанту по-настоящему хорошего выздоровления и надеюсь вас скоро увидеть. Ротные командиры вашего калибра, с напористым и смелым духом, и преисполненные заботой о благополучии солдат в окопах, делают добро нашим людям. Тогда будет легче справиться с трудными задачами, которые стоят перед нами».
Часть третья
ПЕРЕЛОМ
Январь — июль 1944 г.:
офицерские курсы,
Уже в Вернигероде стало известно, что после рождественского отпуска меня направят на курсы для выздоравливающих офицеров. Такие курсы существовали во всех военных округах. Мне надо было выехать в город Фрайвальдау-Графенсберг в тогдашней Судетской области. Этот небольшой городок в гористой местности Альтфатер тоже был курортом, и нас разместили в одном из санаториев. Занятия проводились по утрам и продолжались всего три-четыре часа в виде лекций или военных игр на ящиках с песком. На этих курсах я встретил своего старого товарища, капитана Хайна. С весны прошлого года он командовал 2-й ротой нашего полка в звании обер-лейтенанта. От Хайна я узнал, что из 40 офицеров, находившихся в полку в начале русского наступления 6 августа 1943 г., в части осталось только трое. Все остальные были убиты или ранены. Все командиры батальонов, как и многие другие хорошие товарищи, пали в боях. 11 января, в состоянии сильного потрясения, я писал отцу: «В марте нас снова отправят в Россию. Временами я просто содрогаюсь, но я полагаюсь на Бога».
В санатории имелись лыжи. Поэтому некоторые из нас ходили на лыжные прогулки, если позволяла погода и снег был подходящим. Гористая местность предоставляла хорошие возможности как для катания на лыжах, так и для пеших прогулок. Помню, как мы шли по деревенским улицам Верхний Липовый Луг и Нижний Липовый Луг. Их названия были такими же причудливыми, как и окружавший нас пейзаж. «Еда, — писал я матери, — не слишком обильная, но мы узнали о существовании постановления. В соответствии с ним те офицеры, которым еще не исполнился 21 год, имеют право на получение 200 граммов колбасы на человека в день дополнительно к своему пайку! Ошарашенный казначей сразу же утвердил эту добавку!»
Фрайвальдау не был таким изысканным курортом, как Вернигероде. Никаких развлечений там не было. После ужина Хайн и я вместе с артиллеристом, обер-лейтенантом Сильвестром, проводили какое-то время втроем, а потом шли спать. Почти нечеловеческое напряжение, продолжавшееся неделями и месяцами, привело к огромной потребности во сне. Иногда после 10 часов ночного сна я ложился в постель сразу после обеда и спал еще четыре часа до ужина. Таким образом достигалась настоящая цель этих курсов, то есть наше выздоровление. По крайней мере, в моем случае!
После пяти недель, проведенных в Фрайвальдау, я прибыл в Швейдниц, где встретил многих старых знакомых и хороших товарищей по оружию. Среди них был обер-лейтенант Клаус Николаи. Он был ранен в августе 1943 г., когда командовал третьей ротой. Я подружился с ним, и мы часто посещали театр и заходили в отель Гинденбург-Хоф, в котором я жил в предыдущем году. Как командир роты выздоравливающих, Клаус имел помещение в казарме. У меня была отдельная комната в доме содержателя гостиницы Потлера. Еще одним знакомым был лейтенант Хекель, член хорошо известной семьи, владевшей мастерской по изготовлению шляп в Нойтишене.
В одно из воскресений я съездил в Махриш-Шенберг навестить своего товарища курсанта Бормана из Бреслау. Он был ранен во время первой фронтовой стажировки, и у него не сгибалось колено. В другой раз Николаи, Хекель и я, вместе с двумя актрисами театра, совершили поездку из Швейдница на плотину в Франкенштейне.: в Швейднице был вполне приличный провинциальный театр. Когда я слушал оперу Флотова (Фридрих фон Флотов, 1812–1883 гг., немецкий композитор. — Прим. ред.) «Марта», то партию тенора исполнял некий Александр фон Крюденер. Это был уже довольно старый господин, и, как говорили, у него было много детей.