Жизнь и судьба Федора Соймонова

Томилин Анатолий Николаевич

В то время в верхах еще ходили волны перемен. Наум Акимович Сенявин и Василий Александрович Дмитриев-Мамонов «по приятельству» много говорили с Федором Ивановичем Соймоновым о возможностях реорганизации Адмиралтейской коллегии. Нужно было во что бы то ни стало упростить многосложный и громоздкий административный механизм, порождавший по самой природе своей неудобство в управлении флотом и беспорядки в его обширном хозяйстве. Однако такая реорганизация — дело не простое. В истории немало примеров, когда придуманные даже из лучших побуждений административные учреждения оказывались на самом деле тормозом общественного развития.

Наконец, к началу осени на основе предложений,

высказанных Сенявиным и Дмитриевым-Мамоновым, Сенат одобрил разделение всего морского управления на две части. В первую должен был войти личный состав флотских служителей, во вторую же — все хозяйственное управление. При этом кригс-комиссарская, казначейская, цалмейстерская, провиантская и контролорская конторы были слиты в одно ведомство, образовали комиссариат и были отданы в подчинение генерал-кригс-комиссару. Обер-сарваерская контора объединена с вальдмейстерской, и, кроме того, учреждены еще три конторы: экипажная, артиллерийская и контора, ведающая фабриками и заводами. Начальники этих контор — генерал-кригс-комиссар, — генерал-директор над экипажем, обер-цейхмейстер и два советника, управляющие фабриками и заводами, во главе с президентом составили собственно коллегию, став ее единственными членами. На должность президента в 1733 году был назначен высочайшим указом граф Николай Федорович Головин, получивший по сему поводу чин полного адмирала. Новый президент вернулся из Стокгольма, где его на посту чрезвычайного посланника сменил Михаил Петрович Бестужев, и с большим азартом принялся за коллежские дела.

Николаю Федоровичу лет около сорока. Он был тощ, и длинен, поговаривали о его скупости и о том, что он охотник до мзды... Но первое действительности не соответствовало. Живучи в Стокгольме, Головин много денег тратил на подкупы, не жалея и собственных средств. Особым умом он не блистал, характер имел осторожный, хотя и мстительный.

В 1708 году Николай Головин был отправлен Петром Первым учиться за границу и попал в Англию, где восемь лет прослужил в королевском флоте для изучения мореходного искусства. Это, естественно, не могло не оставить следа. Все современники отмечают, что граф весьма «привержен ко всему аглинскому».

Деятельность прокурора Соймонова, в общем, не могла не прийтись по вкусу Головину, хотя дело Сиверсов и было связано с любезной его сердцу Англией. Но адмирал с юных лет был приучен к порядку, а посему главное свое внимание обратил на состояние канцелярских дел. Он не оставлял ни одной бумаги без ответа. И вскоре развил такую переписку, что дела стали тонуть в бумажных волнах.

Тем временем Федор Иванович продолжал свою деятельность по выявлению злоупотреблений и прямого казнокрадства среди высших чиновников Адмиралтейской коллегии. Немало шуму наделала по всему Петербургу история спекуляций директора адмиралтейской конторы контр-адмирала Гослера. Соймонов обвинил своего бывшего командира в том, что, скупая железо с разбитых кораблей по 25 копеек за пуд, Мартын Петрович продавал его той же казне по рублю. И таким образом «трудолюбиво поставил» своему Адмиралтейству около семнадцати тысяч пудов металла. В ходе разбирательства это оказалось далеко не единственным прегрешением контр-адмирала. По совокупности вин Гослер также был отрешен от занимаемой должности.

Неуемный, никому ранее не известный Соймонов становится в коллегии весьма заметной фигурой. Многообразие проблем в пребывающем в упадке флоте требует от него связей помимо Сената с новой, только что учрежденной Воинской морской комиссией. Ее председатель Андрей Иванович Остерман внимательно присматривается к ретивому и пока неподкупному

прокурору. Некоторые дела Соймонова требовали его прямого обращения в Кабинет, но и там Остерман играл первую скрипку. Осторожно и не торопясь вице-канцлер пробует привлечь Федора к себе...

В июне 1732 года Соймонов призвал к ответу капитана Симона Лица, ведавшего разборкой моста через Неву, поскольку в его отчетах «ясного виду о том, куды употреблены материалы разбора означенного моста, не нашлось». И снова скандал. Опять в злоупотреблениях замешан иноземец и схвачен за руку. А ведь за каждым из них стоит свой протектор-покровитель, свои защитники из придворной партии. Ни один штраф, наложенный сенатским прокурором Соймоновым на русских чиновников, а было их тоже немало, не сделал и десятой доли того в общественном мнении, что свершили соймоновские акции против воров-иноземцев.

Тронуть же его боялись. За спиной Федора Ивановича стояли фигуры не из последних. И конечно, едва ли не главной из всех была пока личность генерал-прокурора Павла Ивановича Ягужинского.

«Нет ничего удивительного, что врагов у меня ныне более, нежели друзей, — утешал себя Соймонов, — ежели у прокурора нет врагов — ему пора в отставку...»

16

Прибавление. О ВОРОВСТВЕ

Одним из величайших бедствий России во все времена, истинным «бичом Божьим», было воровство. Не только в смысле обычной покражи, грабежа или мошенничества, хотя хватало и этого, но главное — воровства как казнокрадства, как мздоимства, нарушения законов и произвола на местах. Сколько раз бывал бит за это самое воровство светлейший князь Меншиков! А ведь он был абсолютно предан царю, и тем не менее тащил все, что ни лежало перед глазами, взятки брал, не гнушаясь ни рублем, ни алтыном. Петр самолично бил его палкой, начислял штрафы. Светлейший плакал, штрафы платил, но не унимался. Не мог...

Вице-канцлер барон Шафиров, поднятый из лавочных сидельцев и возведенный до второй дипломатической персоны государства, за злоупотребления приговорен к смертной казни и помилован на эшафоте.

Воровали поднятые из низов, крали и аристократы. Сибирский губернатор князь Матвей Петрович Гагарин повешен за взяточничество. По доносам обер-фискала Нестерова: «В монастырском приказе немалыя тысячи старых денег и несколько пудов серебряной посуды и прочих вещей разных, которыя в правление графа Мусина-Пушкина забраны из Ростова с митрополичьяго двора и из других разных монастырей. Князь Яков Федорович (Долгорукий — А. Т.) взял у нас об том доношение себе собственно и в Сенате не объявил, зачем он так делает — укрыть ли хочет или тайно донесть? Подлинно не знаем, только по-видимому доношения их друг на друга не ожидаем, ибо и он не чище других...» Что ж, как говорится: вор вору терпит и вор на вора не доказчик.

Пользуясь общей обстановкой, общей настроенностью, в России крали все, кто мог. «Казна — шатущая корова, не доит ее только ленивый», — говорила стойкая народная поговорка.

Из донесения того же Нестерова: «...Волынской, будучи в Персии, насильно взял более 20 000 рублев с приказчиков Евреинова и протчих, будто бы на государевы нужды, а выходит — на свои прихоти. Бить челом на него не смеют, поелику им миновать нельзя Астрахани, где он губернатором, о чем и вышним господам известно, да молчат...» Истинно, что «в нашей земле мздоимствуются по обычаю».