Жизнь и труды Клаузевица
Шрифт:
На основе этих многогранных политических, социальных, экономических, организационных причин возникла типичная стратегия XVIII века: «армия с ее укреплениями и некоторыми заранее оборудованными позициями составляла государство в государстве, в пределах которого медленно пожирал самого себя военный элемент» [285] .
Ввиду относительной слабости политического напряжения и ограниченности военных средств, стратегические цели редко выступали за пределы завоевания той или другой из соседних провинций, а затем в качестве beatus possidens [286] выжидали в ней — иногда на командующей позиции — пока утомленный противник, наконец, не уступал. В пределах историческими условиями ограниченного пространства напряженность военных событий могла меняться, но наряду со сражениями как нечто равноправное фигурировала чисто искусственная, прерываемая постоянно зимними расквартированиями система маршей и контрмаршей, разделения и сосредоточения сил, двигания взад и вперед между прикрывающими и фланкирующими позициями, блокадами и деблокированиями крепостей.
285
«О войне».
286
Счастливого обладателя (лат.) [Прим. ред.]
Таких скромных границ
287
К этому периоду относятся его знаменательные слова из «Общих принципов…»: «Allen diesen Maximen f"uge ich noch hinzu, dab Unsere Kriege kurtz und vives seyn m"ussen, massen es Uns nicht conveniert, die Sachen in die L"ange zu ziehen, weil ein langwieriger Krieg ohnvermerkt Unsere admirable Disciplin fallen machen und das Land depeuplieren, Unsere Ressources aber ersch"opfen w"urde» [ «Co всеми этими максимами я связываю еще и то, что наши войны должны быть скоротечными и победоносными, сдержанность нам не подходит; нельзя затягивать дело потому, что продолжительная война нарушала бы нашу дисциплину и разоряла бы страну, наши ресурсы были бы исчерпаны». (нем.) Прим. ред.] Generalprinzipia vom Kriege. Milit"arische Schriften Friedrichs des Grossen. Herausg. von Taysen. S. 86.
288
Это ясно видно в «Betrachtungen "uber die Taktik und einige Teile der Kriegsf"uhrung» [ «Размышлениях о тактике и некоторых вопросах ведения войны» (нем.) Прим. ред.] от зимы 1858 г.: «Es gibt mehr als einen Weg, der zum seJben Ziel f"uhrt. Man muss sich bem"uhen den Feind im Einzelnen zu vernichten, gleichviel welcher Mittel man sich bedient, wenn man nur die Oberhand gewinnt» [ «Существует более одного пути, ведущего к той же цели. Надо стремиться уничтожить врага по частям, все равно, какие средства используя для этого, лишь бы только одержать верх». (нем.) Прим. ред.]
Идеологические устремления XVIII века по-своему, хотя с другой стороны, упрочивали ту же своеобразную стратегию. Как мы отметили уже в примечании, на протяжении этого века, начиная с аббата С[ен]-Пьера до Канта и Гердера протекала сильная струя оппозиции против постоянной армии и вообще войны, но она скорее ютилась в высоких сферах мысли и обобщений [289] . Ближе и яснее поток идей влиял на практику и теорию войны, в результате какого влияния оказалась достаточно оправданной «пред судом философии истории» лишь чисто оборонительная война. Нам теперь кажется почти невероятным, но в те времена такие практические работники, как Бойен, должны были защищать с нравственной стороны постоянную армию; другие старались приписывать крепостному искусству, системе маршей и оборонительных сражений особые гуманные цели. В этом духе писал учитель Шарнгорста, граф Вильгельм ф[он] Шаумбург: «Вести наступательную войну — это значит служить злым страстям, посвятить себя обороне — значит посвятить себя благу человечества» [290] .
289
Интересно отметить, что Кант признавал до некоторой степени эстетическую, даже этическую сторону войны. Kritik der Urteilskraft. Philos. Bibl. 4. Aufl. S. 108.
290
В своем труде «M'emoires pour servir a l'art militaire d'efensif».
Таким образом, и социально-экономические, и чисто идеологические предпосылки дружно работали в деле производства на свет того странного детища, которое известно в истории военного искусства под именем стратегии XVIII века.
Но несравненно более важным нужно считать то идеологическое течение, которое послужило источником для создания теории войны, как искусства или даже как науки. Тому же XVIII веку в его духовных течениях была глубоко присуща основная тенденция: сложный мир человеческой жизни свести к ясным и общим понятиям и положениям и из последних вывести столь же простые и законосообразные правила для практических действий. Аналитическая мысль являлась лишь средством все понять и затем все регулировать. Подобная гордая мысль духовного упорядочения всех сторон жизни не могла миновать и войны.
Упорядочение военных явлений, сведение их к формулам было тем легче, что многие области их — фортификационное дело, артиллерия и др. — были технико-математическими дисциплинами. Тактические явления являлись измеримыми по данным места и времени. Стратегия также была проникнута элементами, надлежащими точному учету: объем и природа военного театра, число и состав войск с той и другой стороны; их вооружение и организация — все это были прочие данные для учета; в тонкости их сочетаний, в богатстве комбинаций спекулирующий рассудок XVIII века склонен был видеть главный залог успеха.
В этом господстве интеллектуальных устремлений над сложной сферой материального научное понимание века увидело подлинный прогресс искусства, господство над чистым натурализмом, победу духа над материей. Даже Фридрих II не избег этой духовной заносчивости своего времени. В своем введении к комментариям Фолара он пишет: «Цезарь учит нас… немного более, чем мы видим в войне Пандуров. Лишь во время беспокойств во Фландрии заметно вновь возрождение военного искусства, и Тюренн, ученик принца Морица Оранского, там учится этому искусству, остававшемуся много столетий в пренебрежении» [291] .
291
Milit. Schriften Fried, des Gr., herausg. von Taysen. S. 117.
Вот это-то духовное высокомерие, желание относительное господство разума сделать абсолютным, существо вновь расцветающего искусства подвести под законы и принципы, а по возможности под определенные формулы, — вот те специфические духовные тенденции, которые побудили к созданию в XVIII веке теории войны и под влиянием которых протекало ее дальнейшее развитие.
Как и нужно было ожидать, теоретизирование началось с технических областей войны, и, прежде всего, в фортификации. Оно достигает своего кульминационного пункта в главном труде Монталамбера [292] , французского военного инженера. Но первые попытки создания военной теории носили частный, несовершенный характер. Мемуары Фёкьера [293] , который военный материал эпохи Людовика XIV критически проанализировал на многих примерах и вывел из них много практических правил; тактические принципы, которые были развиты Фоларом в заключении его обширного труда о Полибии [294] ;
292
Типично заглавие этого труда: «Искусство обороны, торжествующее над атакой». Marc Ren'e de Montalembert. L'art d'efensif sup'erieur a l'offensif. Paris, 1793 r. 11 томов.
293
Родился в 1648, умер в 1711 г. Фридрих высоко ценил военного писателя: он рекомендовал его своим офицерам и приказал читать кадетам отрывки из творений писателя во время обеда.
294
Родился в 1669 г. Автор также пользовался большим вниманием Фридриха.
295
Маршал французский. Разумеется его труд, цитировавшийся выше «R^everies».
В средине столетия престарелый маршал Пюисегюр [296] поставил в качестве программы возвышение военного искусства на степень «науки» создание теории большой и малой войн, покоящейся на всеобщих и постоянных правилах, которые могли бы формально заменить практику, опирающуюся на один только опыт [297] . Маршал объяснил значение геометрического схематизма в тактических движениях и на одном обстоятельном примере показал внутреннюю связь всех стратегических отдельных мероприятий. Но до установления общих, всеобъемлющих, логически из существа дела вытекающих принципов Пюисегюр не дошел [298] .
296
Свой основной труд «Art de la Guerre», начатый за полстолетия, маршал (1654–1743) кончил пред самой смертью. Труд был издан после смерти сыном в 1748 г.
297
Характерно, например, в I томе предисловие издателя, где задача книги характеризуется так: «de d'evelloper… cette th'eorie de la guerre qui existe ind'ependamment de la pratique et d'expliquer tout ce qui y a rapport d'une facon si d'etaill'e et si facile a comprendre, que par cette seule 'efude et sons sortis de son cabinet, tout homme attentif… p^ut se mettre en 'etat d'appliquer ensuite. Ces vrais principes a tous les mouvements qu'il convient de faire, faire aux troupes, soit pour les marches, soit pour les ordres de bataille» [ «развивать… эту военную теорию, которая существует независимо от практики, и объяснять столь подробно и понятно, что только благодаря этому исследованию и звукам, доносившимся из его кабинета, всякий внимательный человек… мог приобрести возможность применять ее в дальнейшем. Это верные принципы, которые следует применять ко всем передвижениям войск, будь то на марше или в бою». (франц.) Прим. ред.] или далее I, гл. XVIII, с. 194 и след.: «Que sans faire la guerre et sans troupes on peut apprendre tous les partis de l'art militaire et en faire l'application sur le terrain» [ «Что не ведя войны и без войск можно изучить все стороны военного искусства и применять их в действии»/ (франц.) Прим. ред.]
298
В Пюисегюре, типичном представителе стратегии и тактики своего века, интересны проблески очень крупных обобщений. Так, Тюренна как полководца он сопоставлял с Цезарем и не замечал существенной разницы между стратегией того и другого. Delbr"uck. Geschichte der Kriegskunst. IV Teil. Berlin, 1920. S. 356.
Гораздо дальше по этому пути пошел англичанин Ллойд. Его книги, а особенно его основной труд «Military Memoirs» [299] своим методом и содержанием создали целую эпоху. Хотя Ллойд хорошо различал творческую и механическую части военного искусства [300] , но для того только, чтобы решительнее выбросить первую. Его замечания о свойствах генерала, о влиянии страстей, религии и т. д., собранные вместе под несоответствующим заголовком «Философия войны», в целом и подробностях представляют собой набор афоризмов, иногда плоскостей и даже чудачества, совершенно не связанных с его основным уклоном труда [301] . Основная же его мысль стремилась кодифицировать в виде одной объединяющей системы все фактические предпосылки для военного успеха. Математико-геометрические и географико-геологические отношения суть элементы, лежащие в основании войны. Расположение позиций и направление маршей зависят от точного учета линий и углов, от знания рельефа, от положения гор и рек. «Кто овладеет этими предметами, может намечать военные предприятия с геометрической строгостью и постоянно вести войну, никогда не прибегая к необходимости драться» [302] .
299
«Военные мемуары» (англ.) [Прим. ред.]
300
Введение. С. IV.
301
У Клаузевица в его «О войне» мы находим нечто совершенно иное.
302
Введение. С. XVIII.
Система Ллойда имела свои достоинства, сводя тогдашнее ведение войны к пространственным аналогиям и ясным понятиям [303] , она давала рационально объясняющее средство для смысла и связи военных явлений, как теория трех единств — для построения тогдашней драмы или учение о делении властей для внутренней динамики конституционного государства.
Но когда рабочая гипотеза Ллойда, его вспомогательная конструкция, следуя за увлечениями эпохи к постоянному подведению умственных итогов, была обобщена, она получила уродливое направление и уже при его последователях спустилась до степени бессодержательной догматической схемы. Учение о местности (Terrainlehre), подкрепленное во второй половине XVIII века развитием картографического дела, сделалось любимым детищем военной науки, куда примешались самые фантастические представления, темные образы, явный пересол. С беспощадной резкостью Клаузевиц борется с этим миром догматов, с этими крылатыми словами: «господствующая местность, прикрывающая позиция, ключ страны» и т. д. [304]
303
Клаузевиц, полемизируя в книге «О войне», отдает некоторую дань этому плюсу. В более ранних трудах он называет Ллойда «bei weitem brauchbarsten Milit"arischen Schriftsteller» [ «самым востребованным военным писателем»]. Вообще Ллойд исторически был уже очень далек от военного философа.
304
«О войне». Ч. V. Гл. 18.