Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

Джонс Эрнест

Фрейд начал свое толкование с пересмотра своего мнения относительно важности принципа получения удовольствия-неудовольствия, который, в соответствии с Фехнером, он до этого рассматривал как удовлетворяющий принципу стабильности, разработанному последним. Согласно этому принципу, основная функция психического аппарата состоит в сохранении количества возбуждения, вызываемого либо инстинктивным, либо внешним возбуждением, на возможно низком уровне. Фрейд использовал термин, предложенный Барбарой Лоу, — «принцип нирваны», применяемый в обоих случаях, являлись ли целью ликвидация или просто уменьшение возбуждения. Этот принцип, казалось, хорошо соответствовал известному Фрейду феномену отреагирования и на самом деле всей его теории исполнения желаний, где импульсы искали удовлетворения, а затем успокаивались. Но к описываемому нами времени он пришел к пониманию того, что соотношение между возросшим возбуждением и неудовольствием и между облегчением и удовольствием не может быть настолько большим, как он до этого предполагал; удовольствие, получаемое вследствие возрастания сексуального напряжения, казалось ужасным опровержением этого правила, а полученный теперь опыт «военных сновидений» казался в такой же степени поразительным.

Затем Фрейд рассказал о той игре ребенка,

о которой мы говорили выше, и отметил любовь детей к повторению игр, историй и так далее, абсолютно независимо от того, являются ли они приятными или нет. Именно это наблюдение заставило его задуматься, не присутствует ли здесь некоторый принцип, независимый от принципа удовольствия-неудовольствия, и он предположил, что в данном случае присутствует новый принцип, который он назвал принципом «навязчивого повторения». Затем он припомнил некоторые явно схожие явления, которые казались соответствующими этой концепции: повторяющиеся сновидения военных невротиков, в которых первоначальная травма повторяется снова и снова; формы поведения человека, приносящие вред ему самому, которые можно проследить на протяжении жизни определенных лиц; склонность многих пациентов во время психоанализа снова и снова воспроизводить неприятные воспоминания детства. Во всех этих случаях нетрудно обнаружить некоторый другой мотив для таких повторений, и действительно, Фрейд предположил несколько таких мотивов. Так, относительно военных сновидений, где шок прорвался через защитный барьер в отсутствие какой-либо подготовки, он заметил, что повторение первоначальной травмы во время сна, сопровождаемое интенсивным беспокойством, может представлять собой попытку подачи предупреждающего «сигнала опасности», отсутствие которого явилось причиной травматического воздействия этого шока. Тем не менее Фрейд считал, что такие сновидения оказываются исключениями для его общей теории сновидений, которые представляют собой исполнение желаний. Он снова возвратился к сделанному им и Брейером различию между свободной и связанной энергией, которое стало у Фрейда фундаментом его психологии, и теперь сопоставил это различие с попыткой «преодолеть» или «связать» неприятное переживание, что для него представляло смысл тех повторений, о которых мы рассказываем.

Теперь Фрейд обнаружил второй принцип, который он искал. Этим принципом являлась необходимость связывания или преодоления примитивных впечатлений, для того чтобы перевести их из «первичной системы» во «вторичную систему», — применяя характерный для него язык. Этот принцип он считал теперь более фундаментальным, чем принцип удовольствия; действительно, это был необходимый предварительный принцип перед тем, как будет позволено действовать принципу удовольствия.

Три идеи одинаковой важности, присутствующие в способе рассуждения Фрейда, теперь одновременно пришли ему в голову. Первичные процессы, которые должны были быть связаны, прежде чем сможет действовать принцип удовольствия, проистекали из внутренней стимуляции и поэтому принадлежали к влечениям. Тенденция к повторению, довольно очевидно, также являлась тенденцией инстинктивной природы. Эта тенденция также была более фундаментальной, чем принцип удовольствия, и контрастировала с этим принципом своим «демоническим» характером; принцип удовольствия часто усовершенствовался в «принцип реальности». Тенденция к стабильности, называемая также «принципом постоянства», является фундаментальным атрибутом психики. Из только что упомянутых нами здесь трех представлений в веренице мыслей Фрейда начали возникать два дополнительных представления, и они образовали его окончательную теорию психики.

Мысли Фрейда больше всего были заняты тенденцией к повторению. Он правильно осознал, что эта наклонность является типичной чертой жизни влечений, которая поэтому по своей природе, по существу, консервативна. Действительно, человеческие влечения отличаются удивительной пластичностью, но чем более мы спускаемся к животному уровню, тем более стереотипным предстает перед нами инстинктивное поведение. Следовательно, мы до сих пор находимся в пределах биологического круга, но творческое воображение Фрейда начало придавать тенденции навязчивого повторения более трансцендентальное значение. Мы можем даже задаться вопросом, насколько сильно на него подействовали воспоминание о законе периодичности Флисса, который должен был объяснить все события жизни, и доктрина Ницше о «вечном повторении того же самого» — фраза, которую Фрейд действительно процитировал в этой работе. Во всяком случае, в его рассуждении в данном месте есть один момент, смысл которого нелегко уловить и который дал повод к большим сомнениям.

Этим моментом являлось приравнивание тенденции к повторению тенденции к восстановлению прежнего состояния, приравнивание, которое далеко не является очевидным. Так это или не так, однако Фрейд пришел к заключению, что фундаментальной целью всех влечений является возвращение к более раннему состоянию, регрессия. А если влечения стремятся к прошлому, то почему они должны останавливаться перед превращением живого организма в преджизненное состояние, то есть в состояние неорганического вещества? Поэтому конечной целью жизни должна быть смерть. Таким образом возникла в голове Фрейда знаменитая концепция влечения к смерти.

Предположение о существовании такого всепроникающего «влечения» привело теперь Фрейда к опасности признания монистического взгляда на жизнь, к той опасности, которой он едва избежал в 1914 году, когда его концепция нарциссизма расширила сферу действия сексуального влечения до чрезмерно большой области деятельности. По его мнению, сексуальное влечение является самым консервативным, в то время как влечение к самосохранению, которое, как можно было бы ожидать, будет противостоять влечению к смерти, оказывается слугой последнего; его единственной функцией является как можно дольше обеспечивать, чтобы организм умер своим естественным путем, согласно своему внутреннему закону и в предназначенное время, а не от какого-либо несчастного случая и болезни, которых можно избежать. Даже его знаменитый принцип удовольствия, который сослужил такую хорошую службу, теперь излагался как подручный влечения к смерти. В этот раз такое безвыходное положение представлялось абсолютным, и Фрейд, казалось, пришел к позиции Шопенгауэра, который учил, что «смерть является целью жизни». Между прочим, Гёте также в одной из своих бесед высказал очень похожую мысль. Но Фрейд снова искусно выпутался из этого положения, указав на то, что, хотя сексуальные

влечения являются консервативными и подчиняются как принципу навязчивого повторения, так и принципу постоянства-нирваны, они делают это очень характерным для них способом. Справедливо, что они имеют тенденцию восстанавливать более ранние формы бытия и должны поэтому составлять часть влечения к смерти, но их способ действия имеет, по крайней мере, то достоинство, что они на неопределенно долгое время откладывают конечную цель влечения к смерти. Можно даже сказать, что, делая это, они посредством постоянного создания новой жизни препятствуют цели влечения к смерти, и поэтому их можно рассматривать в противопоставлении влечению к смерти. Так что в конце концов Фрейду удалось установить в психике две препятствующие одна другой силы: он назвал их соответственно влечениями к жизни и влечениями к смерти, эти жизненные инстинкты называются еще эрос и танатос. Они обладают равной законностью и статусом и находятся в постоянной борьбе друг с другом, хотя в конце неизбежно побеждает влечение к смерти.

Затем возникает дополнительная проблема. Проблема о безмолвной силе, действующей как в психике, так и в каждой клетке тела, склонной к разрушению в конечном счете живого организма, которая незаметно совершает свою работу. Существует ли какой-либо способ обнаружения признаков ее существования? Фрейд считал, что может обнаружить два таких признака, или, по крайней мере, симптома, которые могут проистекать от гипотетического влечения к смерти. Ключ к разгадке этой силы давала жестокость жизни; великая война сама по себе совсем недавно представляла внушительное зрелище агрессии, грубости и жестокости. Незадолго до этого Фрейд признал существование первичного агрессивного, или деструктивного, влечения, которое в сочетании с сексуальными импульсами становится известным извращением, называемым садизмом. Когда он впервые сделал это (в 1915 году), он считал это влечение частью влечений Я, но позднее дал ему более фундаментальный статус, независимый от Я и предшествующий его образованию. До этого он всегда считал мазохизм вторичным по отношению к садизму, а именно садистским импульсом, направленным вовнутрь против себя. Теперь он изменил этот порядок и предположил, что из этих двух влечений основным может быть мазохизм, тенденция нанесения себе вреда, которая будет являться проявлением влечения к смерти. Деструктивный и садистский импульсы проистекают из мазохистского влечения и не являются поэтому его источниками. Мысль Фрейда состояла в том, что сексуальные или жизненные влечения — ответственные за жизненную «борьбу» — в борьбе против своего противника стараются чуть дольше продлить жизнь путем отвода саморазрушительной наклонности во внешний мир против других людей, что в значительной мере напоминает правителя, который может отвести гневные или революционные импульсы, направленные против него, на чужеземные народы путем провоцирования войны — именно этот мотив осуществляла его страна, Австрия, во время великой мировой войны. Это была в высшей степени интересная концепция, и с ее помощью Фрейд, к своему удовлетворению, закончил свои динамические концепции умственной деятельности.

Хотя Фрейд вначале объявил те идеи, которые мы только что рассматривали, исключительно пробными размышлениями, характерными для него, которые забавляли его, но в законности которых он далеко не уверен, но в течение пары лет в своей книге «Я и Оно» он пришел к полному принятию этих идей, все больше убеждаясь в них в дальнейшем. Как Фрейд однажды сказал мне, он не понимает своего образа действия без этих идей, они стали для него необходимыми.

Эти новые теории, однако, встретили очень неоднозначный прием среди аналитиков, и это несмотря на огромный престиж Фрейда. Немногие аналитики, включая Александера [162] , Эйтингона и Ференци, согласились с этими теориями. Например, насколько мне известно, только они сразу же приняли их. Мелани Кляйн, Карл Меннингер и Герман Нунберг применяли термин «влечение к смерти» в чисто клиническом смысле, который очень далек от собственной теории Фрейда. Все клинические применения, которые он вывел из этой теории, были постулированы после ее создания, а не ранее. Так, мы располагаем чисто психологическими наблюдениями об агрессивных и каннибальских фантазиях младенца, за которыми следуют убийственные фантазии, но из них нельзя заключить каким-либо образом об активном желании со стороны клеток тела, которые ведут это тело к смерти. Сама эта фраза «желания смерти», то есть убийственные желания, которая неизбежна в психоаналитической работе, по всей видимости, произвела здесь большую путаницу посредством простого обыгрывания слова «смерть». Тот факт, что в редких случаях меланхолии такие желания могут, посредством сложных механизмов идентификации и т. д., вызвать в результате самоубийство, не является доказательством, что они возникают из основного желания к саморазрушению со стороны тела; клинический опыт ясно ведет в противоположном направлении.

162

* Александер позднее изменил свое мнение.

Очень важно различать гипотетические аспекты влечения к смерти и клинические наблюдения, которые связаны с этой теорией вторично. Эдвард Бибринг хорошо указал на этот момент в следующем высказывании: «Влечения к жизни и смерти не являются психологически познаваемыми как таковые; они являются биологическими инстинктами, существование которых требуется одними гипотезами. А коль скоро это так, то из этого следует, что, строго говоря, эта теория первичных влечений является концепцией, которую можно приводить в качестве доказательства только в теоретическом контексте, а не при обсуждении какой-либо клинической или эмпирической сущности. В этих областях идея об агрессивном и деструктивном влечениях окажется достаточной для объяснения всех фактов, которые находятся перед нами».

Огромная умственная работа, присутствующая в рассматриваемой нами сейчас книге, никоим образом не делает вереницу мыслей в ней легкой для улавливания ее смысла, и несколько аналитиков, включая меня, пытались изложить эту книгу более простым языком, и взгляды Фрейда на эту тему часто истолковывались довольно неверно.

Вторая книга, относящаяся к этому периоду, — «Психология масс и анализ Я» — была задумана во время того же самого взрыва продуктивности, который породил «По ту сторону принципа удовольствия». Фрейд начал писать эту книгу зимой 1919/20 годов и закончил весной 1921 года.