Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
Если хотите увидеть людей в самом гадком свете, то при коллективной пьянке сами воздержитесь, не пейте, и вам будет до тошноты противно смотреть на пьющих и слушать их бред. Если, конечно, они не английские лорды. Наташа и Дмитрий Васильевич лордами не были, и мне стало гадко. Я начал звать Наташу домой, мотивируя тем, что мне жарко (а в комнате действительно стало как в бане — тепло и сыро). Она посоветовала мне одеться и подождать во дворе.
— Я за тобой — мухой! — заявила она и поцеловала меня в щеку.
Я оделся и вышел. Подождал с четверть часа, разозлившись, вернулся назад. Но дверь
— Дмитрий Васильевич, — прогнусавила она, — выгоните его, он мне надоел!
— Ну, что, — спросил меня этот монстр в кальсонах, — сами уйдем, или сделаем, как они велели?
Я повернулся и, не ощущая ничего, вышел во двор. Полная Луна сияла, как холодное Солнце, освещая снег. Вокруг была смертельная красота. Глубоко проваливаясь в сугробы, я шел «напрямки» ко входу в общежитие и удивлялся, как это земля не разверзнется подо мной, и я не провалюсь в Тартарары. Что это все означает — спасение мое из петли, внезапное любовное счастье, неожиданное предательство сотрудника, и конец карьеры? И далее — неслыханное по цинизму предательство любимой женщины! Не слишком ли частая смена декораций, дальше, как будто, некуда…
Но я, как обычно, ошибся, дальше было куда… Зайдя в комнату Наташи (ключи были у меня), и погасив свет, я лег в ее постель. Постель не менялась, наверное, никогда; простыня была местами необычно накрахмаленной; в комнате стоял устойчивый запах застарелого секса. Понюхав подушку, глубоко втянув носом воздух, я почувствовал после прогулки по чистейшему и лунно-морозному воздуху, что от подушки приторно сладко запахло Наташей. Подумав немного, я снова сладострастно понюхал подушку и заснул, обняв и прижав ее к лицу. Проснулся я от стука в дверь. Ключ был вставлен в замок и торчал с моей стороны.
— Кто там? — ошалело спросил я и понял, что уже утро.
— Нури, прости, это я! — жалобным баском пропела лисица-Наташа.
Отворив дверь, я увидел несчастных, дрожащих с похмелья, Наташу и ее монстра-приятеля. Они вошли, и Дмитрий Васильевич заспешил обратно.
— Я проводил их, чтобы ничего по дороге с ними не случилось! Простите нас, чего по пьянке не бывает! — стуча зубами, просипел Васильич.
— Одну минуточку! — бросил я ему и приказал Наташе, — раздевайся, и — в койку!
Она, дрожа от тремора, принялась быстро раздеваться, и я не отставал от нее. Раздевшись, она — худющая и сутулая, бессильно повалилась на койку. Я лег на нее, покрыв своим телом, и тогда уже спросил ошеломленного этим зрелищем Васильича.
— Что, выйдешь сам, или помочь?
Тот нелепо затопал сапогами, завертелся, видимо забыв, где выход и, наконец, вышел вон. Я запер за ним дверь и приступил к экзекуции Наташи…
А через три дня…Чтобы было понятно, и в тоже время, чтобы обойтись без обыденщины, расскажу анекдот в тему, причем в двух сериях.
Над Африкой, районом, где проживали дикие племена, разбился самолет. Все погибли, осталась в живых одна стюардесса, которую взял своей очередной женой вождь местного племени. Конец первой серии.
Вторая серия. Через три
— О, мои храбрые воины, помните, как в позапрошлом году крокодил откусил мне ногу, плакал ли я тогда?
— О, великий вождь, ты не плакал тогда! — отвечали воины.
— А когда в прошлом году тяжеленный бегемот наступил мне на живот, плакал ли я тогда?
— О, великий вождь, ты не плакал и тогда! — отвечали воины.
— А теперь я плачу, плачу, когда писаю!
Теперь ясно, что со мной случилось через три дня? Если не ясно, то дополняю сказанное еще одним анекдотом.
— Все течет, все меняется! — сказал философ.
— Все течет, но ничего не меняется! — возразил больной одной неприличной болезнью, называемой «гусарским насморком», «путешественником», «триппером», «гонорреей» и мало ли еще как…
Одним словом, мне не хватило всех бед, которые со мной приключились, и я получил в наследство от Дмитрия Васильевича этот гусарский насморк, будь он неладен (и Васильич, и насморк!). Хотел, было, набить Натахе лицо, но пожалел — своя, все-таки…
Дальнейшие приключения
И вдруг…наконец, должно же нам хоть в чем-то повезти — Наташе объявили, что ей выделили квартиру и нужно срочно, за день или два заселяться. Квартира была двухкомнатной с одной проходной комнатой, совмещенными удобствами и крохотной кухней в пятиэтажной «хрущебе» на последнем этаже. Но считалось, что и это отлично.
Перевозить было практически нечего, вся обстановка в комнате была «казенной», но была одна загвоздка. Наташа никак не могла найти слов, чтобы сказать мне об этой загвоздке. Но, наконец, нашла слова, и вот в чем оказалось дело.
Будучи дамой ленивой, Наташа не выходила вечером, ночью и утром в туалет, который находился в конце коридора, делала свои дела (естественно, не очень серьезные!) в комнате в баночки. Баночки затем сливались в трехлитровые баллоны из-под сока; они закупоривались полиэтиленовыми крышками и хранились под кроватью и в шкафу. Баллонов было таких около двадцати, и их надо было ликвидировать, чтобы «сдать» комнату и получить разрешение на въезд в квартиру.
Но как эти баллоны с желтоватой жидкостью пронести незаметно через весь коридор, чтобы пронырливые студентки ничего не заметили? Я на минутку задумался и нашел-таки решение. Мне его подсказала загадка, которую я немедленно загадал Наташе.
— Наташа, а у какой нации есть такая фамилия — Мачабели?
— Да грузинская это фамилия, такой писатель был или артист, не знаю, — без энтузиазма ответила Наташа.
— А фамилия Мачасини — это у какой нации?
— Итальянская она, а в чем дело?
— А дело, моя дорогая, в том, что была «моча бели», а теперь будет «моча сини», и ни один студент не догадается! Беги за чернилами!
Наташа «мухой» слетала в институт и принесла пузырьков десять синих чернил для авторучек с кафедры. Мы откупоривали баллоны, заливали туда пузырьки чернил, а потом несли баллоны с темно-синей жидкостью сливать в туалет. Студентки таращили глаза, но ничего понять не могли. Наташа сама призналась одной из них, что красила постельное белье в синий цвет — так сейчас модно — а теперь сливает отработанную краску.