Жизнь как кино, или Мой муж Авдотья Никитична

Прохницкая Элеонора Болеславовна

Это было последней каплей, которая переполнила чашу терпения людей. Тут же решили, что больше это оставить так нельзя и поручили Ольге, как «молодой» и «городской», пойти к руководству части. Ольга с Виктором опять поехали в строительную часть.

На месте они застали политрука Кравченко. Он сказал, что того, который «побывал» в их доме, они нашли. Это рядовой Федюхин. Он наказан и сидит на губе. Вещи мужа, которые он носил две недели, они с него сняли и могут вернуть. Но какие еще меры к нему принять, они не знают.

— Вещи

ваши не новые… Вы, конечно, можете в военную прокуратуру обратиться… Но что с ним сделаешь… Денег на штраф у него нет, он из бедной, многодетной семьи… Убить он никого не убил, а за побег он наказан… Так что решайте сами… Что касается других правонарушений со стороны солдат, то это было давно и этим заниматься сейчас никто не будет.

— А если это завтра опять повторится? — спросила Ольга.

— Ну, если повторится, то мы их накажем.

— Извините, но вы хоть воспитательную работу среди них ведете? Ведь даже в военное время за мародерство судил трибунал, а тут мирное время… старики, дети… Ведь они наши защитники! — вспомнила она вдруг, как говорила ей про солдат ее подруга Светлана.

— Да работу-то мы с ними проводим, только толку-то от этого чуть… Кого в стройбат берут? Бывших заключенных или слабоумных! Что он может понять, если стоит в строю и мочится…

В деревне Ольга рассказала о беседе с политруком. Но жители Сосновки уже не хотели отступать назад. Видно, в этом проявилась истинная черта русского человека: долго раскачивается русский мужик, но уж если решится на что — не свернешь его с пути!

У колодца теперь постоянно толпился народ, и говорили все на одну и ту же тему. Наконец баба Маня, шамкая беззубым ртом, дала директиву:

— Горбачеву надыть написать. Он мужик хороший, народ уважает, пущай разберется!

— Да уж сиди ты, Горбачеву! — возразил ей дядя Петя. — Ты думаешь, ему нечем заниматься, акромя наших яблок и кур! Вон он с Рейганом будет встречаться!

— Рейган Рейганом, — не унималась баба Маня, — а народ народом! Пущай разберется!

Большинство поддержало бабу Маню, и на деревенской сходке решено было дать телеграмму М. С. Горбачеву с просьбой срочно создать комиссию для разбора и устранения всего этого безобразия.

Попросили дать телеграмму Ольгу. Из Москвы, дескать, быстрее до Горбачева дойдет. Телеграмму она дала в среду вечером. Указала, как полагалось, не только свой домашний адрес, но и телефон.

В пятницу она уложила Сережку пораньше.

— Спи, сынок. Завтра рано утром в деревню поедем.

Виктор сидел после программы «Время» в кресле перед телевизором и резко мотал головой то вперед, то назад.

— Да ложись ты! Чего ты мучаешься! Голова оторвется, — сказала вошедшая с кухни Ольга.

— Устал я сегодня чертовски! Но хочу «Взгляд» дождаться.

— Да какой «Взгляд»! Иди ложись! Его, как «Огонек» на Новый год, после двенадцати

пускают!

Виктор послушно пошел в спальню. Стрелки настенных часов двигались к одиннадцати. Ольга дожаривала на завтра котлеты и мыла посуду на кухне. Было тихо, только журчала вода, бежавшая из крана. Вдруг в этой мирной домашней тишине резко зазвонил телефон. Раз, другой, третий…

Прозвеневший резкий звонок был столь неожиданен в этот час, что Ольга вздрогнула. Тревожно забилось сердце. Она не спеша сняла трубку.

— Попросите, пожалуйста, Ильину…

— Я слушаю вас…

Ольга насторожилась, пытаясь распознать знакомые нотки в голосе. Но голос звонившего мужчины был ей незнаком.

— Полковник Мурашов из штаба МВО вас беспокоит.

Ноги у Ольги вдруг обмякли, и она тяжело опустилась на стул.

— Очень приятно, — почему-то вдруг сказала она.

— Нам нужно побеседовать с вами…

— С удовольствием, — опять почему-то сказала Ольга и подумала: «Что я несу! Наверное, я от страха схожу с ума».

— Это надо сделать сегодня же. Мы приехали из Сосновки и находимся внизу… Я вам звоню из автомата у вашего подъезда.

— У нашего подъезда? — она не знала, что говорить дальше. Мысли ее прыгали с одного на другое: «Зачем они приехали к ней ночью? И почему именно к ней? Потому что она телеграмму дала? Но там было пять фамилий кроме ее. Что ей за это будет?..»

— Нет, нет! Извините, но я не могу сейчас вас пригласить. Мои муж и сын уже спят… — ответила наконец Ольга.

— Приглашать нас не надо, — нетерпеливо перебил ее полковник Мурашов. — Пожалуйста, спуститесь вниз!

— Но я уже в халате… Я собиралась лечь спать… Извините, но давайте побеседуем завтра утром, почему такая экстренность, ночью…

— Вы знаете КОМУ вы дали телеграмму? — опять перебил ее полковник.

— …да…

— Почему же вы тогда спрашиваете «почему»? Спускайтесь, мы вас ждем!.. — в трубке послышались короткие гудки.

Ольга бегом, на цыпочках, словно опасаясь, что ее могут услышать на улице, влетела в темную гостиную и, не зажигая свет, вышла на лоджию. С высоты десятого этажа она увидела военный газик и черную «Волгу».

Эта черная машина, тускло блестевшая вороньим крылом в свете одинокого ночного фонаря, недобрым предчувствием ударила ей в сердце. Она мгновенно вспомнила, как папа ей рассказывал, что в тридцать восьмом, когда его арестовывали, у подъезда вот так же стояла черная эмка… Возле машин стояли военные. Их фигуры при свете все того же фонаря показались ей торжественно зловещими: «Все! Это конец!..»

Она вбежала обратно в темную гостиную, села на диван и до боли сжала виски обеими руками: «Какой кошмар! Зачем мне это надо было? Что же делать? Не ходить… не ходить!.. а вообще-то… что я такого сделала, в чем моя вина?.. Боже! До чего же мы запуганные!»