Жизнь как жизнь (Проза жизни) [Обыкновенная жизнь]
Шрифт:
Участкового временно не было. Кшиштоф Цегна, услышав рассказ Янушека, чуть не расцеловал рассказчика, который вдруг показался ему самым очаровательным подростком всех времен и народов. Оттопыренные уши и веснушчатый нос приобрели вдруг просто райскую привлекательность. Кшиштоф Цегна выпытал у Янушека, какого точно размера и формы были свертки, которые выносили из «фиата», где и когда это происходило, и у него словно крылья выросли. Участковый, который пришел через полчаса, тоже оценил важность сведений.
— Что-то мне кажется, что они здорово влипли, — сказал он с удовлетворением, когда Тереска
— Они испугались и нашли себе вроде как безопасное место, — радостно поддакнул Кшиштоф Цегна. — И Черный Метя! Я пока что не стал бы сообщать майору, может быть, лучше сперва подсмотреть, что и как они там делают…
— Сынок, ты ведь не станешь же стоять там в засаде днем и ночью, на этой Бельгийской. У тебя другие обязанности. Я знаю, тебе хочется их всех самому повыловить и сразу получить за это пару звездочек на погоны, но опомнись! И так очень красиво у нас все получается!
Кшиштофа Цегну это не убедило. Что-то говорило ему, что сведения, полученные благодаря Тереске и Шпульке, таят в себе нечто такое, что нужно использовать. Тайну, над которой безуспешно бьются уже давно специалисты в Главном управлении, он должен раскрыть сам, один, и только тогда у него будут какие-то заслуги. Ничего не говоря, он решил сделать все, что только можно, и немножно больше…
* * *
Время шло, а от Богуся не было ни слуху ни духу. Единственной надеждой для Терески оставались именины, и долгие дни и часы ожидания она решила подсластить мечтами об этом дне. Правда, если сто раз сказать «сахар», слаще не станет… Она предвидела сплошные проблемы. Известно было заранее, что именины будут праздновать традиционно, по-семейному, как каждый год. Будут родители, бабушка, Янушек, тетка Магда, разумеется с Петрусем, жутко толстая и противная тетка Хелена, кузен Казик и в качестве единственного утешения — Шпулька. Если Богусь попадет в такую компанию, он навеки разочаруется в ней. Он будет настроен на молодежный танцевальный вечер с необычными гостями, и торжественная семейная трапеза окажется для него неприятным сюрпризом.
Разумеется, Тереска могла бы настоять, чтобы именины отмечали в два приема: сперва, конечно, семейный обед, а молодежный вечер потом, но ее удерживали от этого две причины. Первое — отсутствие технических средств, то есть музыки и денег, а вторая — страх перед вмешательством высших сил. В этом вопросе Тереска была суеверна. Если она станет упрямиться, все организует ради Богуся, одолжит денег, страшно потратится, пригласит гостей, ясно как день, что она все сглазит. Богусь, разумеется, не придет. Всегда так бывает, судьба — штука вредная, чем больше усилий приложить, тем более бесцельными они окажутся. Из двух зол уж лучше присоединить Богуся ко всей этой семейной компании, чем нарваться на то, что он вообще не придет.
Идя в тот день на свой последний урок на Бельгийскую улицу, Тереска чувствовала, что в ней нарастает бунт. Если бы не то, что ей так по-дурацки всего не хватает, все было бы легко, просто и само устроилось бы. Почему именно у нее должно быть столько трудностей и хлопот?
Где-то между одной и другой бунтарскими мыслями в ней заговорило чувство справедливости, и оно напомнило ей, что Шпульке гораздо хуже, однако ее это не утешило. Другим было лучше, гораздо лучше.
Бунт разросся в ней буйно и неукротимо и превратился в категорическое решение не поддаваться. Проклятие или нет, а она сможет все это преодолеть и как-нибудь из этого выберется. Рано или поздно — лучше, конечно, рано — она сама сделает свою жизнь и легче, и интереснее, и привлекательней… Она справится с этим даже вопреки дурацкой судьбе! А пока что она идет на урок, за который получит деньги, а эти деньги решат часть ее проблем…
В связи с платой за уроки Тереска вела собственную бухгалтерскую книгу, потому что ей платили раз в месяц, после первого числа. Запомнить всего этого она не сумела бы ни в коем случае, поэтому после каждого урока у каждого из своих троих учеников она записывала продолжительность урока в специально предназначенной для этого тетрадке и, для устранения всяческих недоразумений, приказывала своим двоечникам расписываться рядом. Ей самой это, конечно, в голову не пришло бы, но она послушалась отца, который неизвестно почему твердо приказал ей следовать этому правилу. В результате подсчет ее заработка был прост, а родители не желающих нормально учиться детей очень одобряли такой способ выставлять счета.
Ученица на Бельгийской набрала в результате восемнадцать часов. После урока в комнате появилась ее мать.
— Сколько я тебе должна? — спросила она как-то уж очень вежливо.
— Пятьсот сорок злотых, — ответила вежливо Тереска, скрывая удовлетворение.
— Это за что же столько?
Тереска слегка удивилась и открыла свою бухгалтерскую книгу.
— За восемнадцать часов, — ответила она недоуменно. — Тридцать помножить на восемнадцать…
— Какие там восемнадцать часов, — сердито перебила хозяйка дома. — Не может быть, чтобы было столько!
Тереска не поверила собственным ушам. До сих пор никто еще не обвинял ее в ошибках. Она вытаращила глаза на раздраженную даму, после чего заглянула в тетрадь и подсчитала еще раз.
— Ну да, — сказала она, недоумевая еще больше. — Пожалуйста, можете сами проверить. Четыре недели по четыре раза и два дополнительных урока…
— Ничего подобного. Ты совсем даже не занималась с ней два часа за урок, ты раньше уходила, я не знаю, похоже, ты и полутора часов с ней не сидела… А на прошлой неделе вообще уроков не было.