Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть третья
Шрифт:
Из переулка шумно вывалилось десятка два возбужденных и нетрезвых людей. Передовой, здоровый краснорожий парень в шапке с наушниками, в распахнутой лисьей шубе, надетой на рубаху без пояса, встал перед гробом, широко расставив ноги в длинных, выше колен, валенках, взмахнул руками так, что рубаха вздернулась, обнажив сильно выпуклый, масляно блестящий живот, и закричал визгливым, женским голосом:
– Стойте! Кого хороните? Какого злодея?
– Ну вот! – тоскливо вскричал Лютов. Притопывая на одном месте, он как бы собирался прыгнуть и в то же время,
Самгин понимал, что сейчас разыграется что-то безобразное, но все же приятно было видеть Лютова в судорогах страха, а Лютов был так испуган, что его косые беспокойные глаза выкатились, брови неестественно расползлись к вискам. Он пытался сказать что-то людям, которые тесно окружили гроб, но только махал на них руками. Наблюдать за Лютовым не было времени, – вокруг гроба уже началось нечто жуткое, отчего у Самгина по спине поползла холодная дрожь.
Носильщики, поставив гроб на мостовую, смешались с толпой; усатый человек, перебежав на панель и прижимая палку к животу, поспешно уходил прочь; перед Алиной стоял кудрявый парень, отталкивая ее, а она колотила его кулаками по рукам; Макаров хватал ее за руки, вскрикивая:
– Прочь! Что вам надо?
Алина тоже что-то кричала, но голос ее заглушался визгом парня в лисьей шубе и криками его товарищей. Парень в шубе, болтая головою, встряхивая наушниками шапки, визжал:
– Почему без попа? Жида хороните, а? Опять жида? Бога обижаете? Нет, постойте! Вася – как надо?
Из-под левой руки его вынырнул тощий человечек в женской ватной кофте, в опорках на босую ногу и, прискакивая, проорал хрипло:
– Жид – жить, а мы его – бить! Эх, Игнаша! Ребята – поддерживай! Красота наша ты, Игнат Петров. Защита!
И еще человек пять разноголосо и отчаянно ревели:
– Командуй, Игнат! Поддержим! Э-эх... В толпе вертелся Лютов; сняв шапку, размахивая ею, он тоже что-то кричал, но парень в шубе, пытаясь схватить его пьяной рукою, заглушал все голоса пронзительными визгами истерического восторга.
– Из господ? Князь? Не допускаю – врешь! Где поп? Священник, а? Князей хоронят с музыкой, сволочь! Убили? Братцы – слышали? Кого убивают?
– Жидов, забастовщиков! – ответили ему. Кудрявый парень и Макаров тащили, толкали Алину на панель, – она билась в их руках, и Самгин слышал ее глухой голос:
– Пустите! Я его ударю... изобью...
Вдруг стало тише, – к толпе подошел большой толстый человек, в черном дубленом полушубке, и почти все обернулись к нему.
– Чего буяните? – говорил он. – Зря все! Видите: красных лентов нету, стало быть, не забастовщик, ну? И женщина провожает... подходящая, из купчих, видно. Господин – тоже купец, я его знаю, пером торгует в Китай-городе, фамилие забыл. Ну? Служащего, видать, хоронют...
– Врешь! – крикнул парень; человек в опорках поддержал его:
– Врет, толстая морда! Игнаша, защита наша, – не верь. Они все заодно – толстые, грабители, мать...
– Не сдавай,
– Снимай крышку! Жидягу хоронят из тех, что вчерась настреляли...
Человек в полушубке хлопнул ладонью по плечу Игната.
– Ты – что? Хулиган, что ли? Забастовщик? – спросил он громко, с упреком.
– Братцы, – кто я? – взвизгнул Игнат, обняв его за шею. – Скажите скорее, а то – убьюсь! На месте убьюсь! Братцы, эх...
Взмахнув руками, он сбросил с себя шубу и начал бить кулаками по голове своей; Самгин видел, что по лицу парня обильно текут слезы, видел, что большинство толпы любуется парнем, как фокусником, и слышал восторженно злые крики человека в опорках:
– Игнаша! Не сдавай Порт-Артур, бей чорта в лоб! Защита! Кр-расота моя, ты!
Человек пять, тесно окружив Лютова, слушали его, смотрели, как он размахивает дорогой шапкой, и кто-то из них сказал:
– Обалдела Москва, это верно!
«Кончилось», – подумал Самгин. Сняв очки и спрятав их в карман, он перешел на другую сторону улицы, где курчавый парень и Макаров, поставив Алину к стене, удерживали ее, а она отталкивала их. В эту минуту Игнат, наклонясь, схватил гроб за край, легко приподнял его и, поставив на попа, взвизгнул:
– Сам понесу! В Москва-реку!
Лютов видел, как еще двое людей стали поднимать гроб на плечо Игната, но человек в полушубке оттолкнул их, а перед Игнатом очутилась Алина; обеими руками, сжав кулаки, она ткнула Игната в лицо, он мотнул головою, покачнулся и медленно опустил гроб на землю. На какой-то момент люди примолкли. Мимо Самгина пробежал Макаров, надевая кастет на пальцы правой руки.
– Уведи ее... что ты, не понимаешь! – крикнул он. А перед Игнатом встал кудрявый парень и спросил его:
– Схлестнемся, что ли?
– Бей его, ребята! – рявкнул человек в черном полу-шубке, толкая людей на кудрявого. – Бейте! Это – Сашка Судаков, вор! – Самгин видел, как Сашка сбил с ног Игната, слышал, как он насмешливо крикнул:
– Ну-ка, шпана! Храбро, – ну!
Человечек в опорках завертелся, отчаянно закричал:
– Игнаша, герой! Неужто сдашь, и-эхх! – и, подбежав к Макарову, боднул его в бок головою, схватил за ворот, но доктор оторвал его от себя и опрокинул пинком ноги. Тот закричал:
– Всех не перебьете, сволочи-и! Расстрельщики-и! Макаров толкнул на Самгина Алину, сказав:
– Второй переулок направо, дом девять, квартира Зосимова, – скорее! Я Володьку выручу...
Самгин, подхватив женщину под руку, быстро повел ее; она шла покорно, молча, не оглядываясь, навертывая на голову шаль, смотрела под ноги себе, но шагала тяжело, шаркала подошвами, качалась, и Самгин почти тащил ее.
Испуг, вызванный у Клима отвратительной сценой, превратился в холодную злость против Алины, – ведь это по ее вине пришлось пережить такие жуткие минуты. Первый раз он испытывал столь острую злость, – ему хотелось толкать женщину, бить ее о заборы, о стены домов, бросить в узеньком, пустынном переулке в сумраке вечера и уйти прочь.