Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть третья
Шрифт:
– Завидую вам, – все у вас продумано, решено, и живете вы у Христа за пазухой, спокойно. А вот у меня – бури в душе...
Самгин улыбался, заботясь вежливо, чтоб улыбки казались не очень обидными. Безбедов вздохнул.
– К этому пиву – раков бы... Да, бури! Дым и пыль. Вот – вы людей защищаете, в газете речь вашу хвалили. А я людей – не люблю. Все они – дрянь, и защищать некого.
– Ну, полноте! – сказал Самгин, – вовсе вы не такой свирепый...
– Такой! – возразил Безбедов, хлопнув ладонью о подоконник, сморщился и замотал ладонью в воздухе, чтоб охладить ее. – Мне,
В его стакан бросилась опоздавшая умереть муха, – вылавливая ее из пены мизинцем, он продолжал, возбуждаясь:
– Хороших людей я не видал. И не ожидаю, не хочу видеть. Не верю, что существуют. Хороших людей – после смерти делают. Для обмана.
– Расстроила вас потеря голубей, вот вы и ворчите, – заметил Самгин, чувствуя, что этот дикарь начинает надоедать, а Безбедов, выпив пиво, упрямо говорил, глядя в пустой стакан:
– Маркович, ювелир, ростовщик – насыпал за витриной мелких дешевеньких камешков, разного цвета, а среди них бросил пяток крупных. Крупные-то – фальшивые, я – знаю, мне это Левка, сын его, сказал. Вот вам и хорошие люди! Их выдумывают для поучения, для меня:
«Стыдись, Валентин Безбедов!» А мне – нисколько не стыдно.
Встряхнув головою и глядя в упор на Самгина, он вызывающе просипел:
– Не стыдно.
– Ну, если б не стыдно было, так вы – не говорили бы на эту тему, – сказал Самгин. И прибавил поучительно: – Человек беспокоится потому, что ищет себя. Хочет быть самим собой, быть в любой момент верным самому себе. Стремится к внутренней гармонии.
– Гармония – гармонией, а – кто на ней играет? – спросил Безбедов, широко и уродливо усмехаясь. Самгин нахмурился, говоря:
– Плохой каламбур.
– А если я не хочу быть самим собой? – спросил Безбедов и получил в ответ два сухих слова:
– Ваша воля.
Несколько секунд Безбедов молчал, разглядывая собеседника, его голубые стеклянные зрачки стали как будто меньше, острей; медленно раздвинув толстые губы в улыбку, он сказал:
– Ну – вас не обманешь! Верно, мне – стыдно, живу я, как скот. Думаете, – не знаю, что голуби – ерунда? И девки – тоже ерунда. Кроме одной, но она уж наверное – для обмана! Потому что – хороша! И может меня в руки взять. Жена была тоже хороша и – умная, но – тетка умных не любит...
Он прервал свою речь, так хлопнув губами, точно откупорил бутылку, быстро взглянул на Клима и, наливая пиво в стакан, пробормотал:
– Они ссорились. Тетка и жена...
«Пьянеет», – отметил Самгин и насторожился, ожидая, что Безбедов начнет говорить о Марине. Но он, сразу выпив пиво, заговорил, брызгая пеной с губ:
– А может быть, о стыде я зря говорю, для приличия. Арцыбашева – читаете? Вот это честный писатель, небывало честный! Он, по-моему, человека из подполья, – Достоевского-то человека, – вывел на свободу окончательно. Он прямо говорит: человек имеет право быть мерзавцем, это – его естественное назначение. Цель жизни – удовлетворение всех желаний, пусть они – злые, вредные для других, наплевать на других! Драка будет? Все равно – деремся! А искренний человек, сильный человек –
Все это он сказал не свойственно ему быстро, и Самгин догадался, что Безбедов, видимо, испуган словами о Марине.
– Я не читал «Санина», – заговорил он, строго взглянув на Безбедова. – В изложении вашем – роман его – грубая ирония, сатира на индивидуализм Ницше...
– Ну, – чорт его знает, может быть, и сатира! – согласился Безбедов, но тотчас же сказал: – У Потапенко есть роман «Любовь», там женщина тоже предпочитает мерзавца этим... честным деятелям. Женщина, по-моему, – знает лучше мужчины вкус жизни. Правду жизни, что ли...
«Сейчас – о Марине», – предупредил себя Самгин, чувствуя, что хмельная болтовня Безбедова возрождает в нем антипатию к этому человеку. Но выжить его было трудно, и соблазняла надежда услышать что-нибудь о Марине.
Он встал, прошелся по комнате и, остановясь перед книжным шкафом, закурил папиросу. Безбедов, качаясь на стуле, бормотал:
– Сатира, карикатура... Хм? Ну – и ладно, дело не в этом, а в том, что вот я не могу понять себя. Понять – значит поймать. – Он хрипло засмеялся. – Я привык выдумывать себя то – таким, то – эдаким, а – в самом-то деле: каков я? Вероятно – ничтожество, но – в этом надобно убедиться. Пусть обидно будет, но надобно твердо сказать себе: ты – ничтожество и – сиди смирно!
Самгин невольно и крепко прикусил мундштук папиросы, искоса взглянул на карикатурную фигуру Безбедова и, постукивая пальцами по стеклу шкафа, мысленно выругался:
«Скотина».
– Даже хочется преступление совершить, только бы остановиться на чем-нибудь, – честное слово!
– Вот как, – неопределенно и негромко сказал Самгин, чувствуя, что больше не может терпеть присутствие этого человека.
– Уверяю вас, – откликнулся Безбедов. – Мне очень трудно, особенно теперь...
– Почему – теперь?
– Есть причина. Живу я где-то на задворках, в тупике. Людей – боюсь, вытянут и заставят делать что-нибудь... ответственное. А я не верю, не хочу. Вот – делают, тысячи лет делали. Ну, и – что же? Вешают за это. Остается возня с самим собой.
Самгин кашлянул и сказал, не отходя от шкафа:
– У меня голова разболелась...
– От дыма, – пояснил Безбедов, качнув головой.
– Пойду, пройдусь.
– Валяйте, – разрешил Безбедов и, вставая со стула, покачнулся. – Ну – и я пойду. Там у меня вода протекла... Ночую у девок, ничего...
Он пошел к двери, но круто повернулся, направляясь к Самгину и говоря голосом, пониженным до сиплого шопота:
– Вы, Клим Иванович, с теткой в дружбе, а у меня к вам... есть... какое-то чувство... близости.
Подошел вплоть и, наваливаясь на Самгина, прижимая его к шкафу, пытаясь обнять, продолжал еще тише, со свистом, как бы сквозь зубы:
– Она – со всеми в дружбе, она – хитрейшая актриса, чорт ее... Она выжмет человека и – до свидания! Она и вас...
– Я о ней другого мнения, – поспешно и громко сказал Самгин, отодвигаясь от пьяного, а тот, опустив руки, удивленно и трезво спросил: