Жизнь Ленина

Прилежаева Мария Павловна

Рабочий этот вышел на улицы вместе с женой. Огромные, как чёрные ямы, глаза мрачно блестели на её истомленном лице.

– Воротилась бы домой, - поглядев на жену, сказал рабочий.
– Лица нет на тебе. Ребятишки одни в каморе заперты. Не сотворили бы чего... Вернись, Татьяна, домой.

– Нет, нет!
– исступлённо заговорила она.
– Выйдет к народу царь, кинусь в ноги. Царь-батюшка, пожалей ребятишек! Сердце-то царское и помягчеет. У самого, чай, дети.

Каменная громада Зимнего дворца неприступно высилась в глубине площади.

Сотни окон немо глядели. Снег перед дворцом был нетоптаный, белый. Плотная цепь солдат с угрюмыми лицами охраняла дворец. При виде толпы офицер поднял руку в перчатке. Ружья вскинулись к плечу.

– Братцы, не стращайте, солдатики!
– закричали рабочие.
– Свои ведь идём. С добрым словом к царю.

– Неужто он один в таком дворце громадном живёт?
– изумлялась Татьяна, дивясь величественному, как крепость, дворцу.

– Стой! Не ходи дальше!
– прокричал офицер.
– Нельзя. Не сметь дальше!

Рабочие смешались. На минуту произошла заминка. Но задние, не видя солдат, напирали.

– Боже, царя храпи!
– разносилось по площади.

Рабочие в передних рядах подняли белые платки и махали ими.

– Мы - мирные! Царю просьбу несём!
– кричали рабочие и шли с хоругвями, иконами, белыми платками.

– Пли!
– приказал офицер.

Раздался треск. Непонятный, негромкий. Вспышка. Человек двадцать из толпы рабочих рухнули наземь.

Татьяна охнула, схватилась за мужа и медленно сползла к его ногам.

– Татьяна!..
– не веря, крикнул он.

Она лежала на боку, уткнувшись в снег мёртвым лицом.

– Пли!
– повторилась команда.

– Пли! Пли! Пли!

– Убили нас!
– страшно охнул рабочий. Дикими глазами он глядел на жену. Обезумел. Замахнулся иконой, швырнул в солдата, кинулся пулям навстречу: - Злодеи! Проклятые... Ребятишки-то. Трое. В каморе запертые...

Люди бежали с площади. Прятались в подъездах домов. Падали замертво. Снежная площадь перед Зимним дворцом почернела от тел убитых. Выскакал конный отряд, с шашками наголо.

– Бра-атцы! Пропали!
– поднялся над толпой страшный вопль.

– Проклятые, проклятые!

– Вот он, ваш царь!
– яростно агитировал молодой большевик.
– Вот в кого вы верили. В зверя жестокого верили!

Рабочие поняли. Царь их расстрелял. Навсегда была расстреляна народная вера в царя.

В это Кровавое воскресенье 9 января 1905 года в Петербурге было убито больше тысячи рабочих. Пять тысяч ранено.

К вечеру на петербургских улицах валились фонарные столбы, строились баррикады. Рабочие поднимали против царской власти бои.

На окраине Женевы, вблизи реки Арвы, была улица Каруж. Русские эмигранты называли её Каружкой. На Каружке преимущественно они и селились. Здесь была столовая мужа и жены Лепешинских, товарищей Владимира Ильича по сибирской ссылке. Столовую Лепешинских знали все русские эмигранты. Просторная комната на первом этаже, две витрины вместо окон. Длинные дощатые столы,

очень чистые. И пианино. Это была не только столовая, а вроде бы клуб большевиков. Здесь читали лекции, играли в шахматы, обсуждали политику...

Когда телеграф принёс в Женеву весть о Кровавом воскресенье, все эмигранты без зова собрались в столовой Лепешинских. Говорили мало. Было тихо. Лица были серьёзны и строги. Большевики понимали: в России начиналось большое, небывалое.

"Домой, домой, на родину!" - думал Владимир Ильич.

Чей-то голос скорбно запел:

Вы жертвою пали в борьбе роковой...

Все поднялись и подхватили:

Любви беззаветной к народу.

Вы отдали всё, что могли, за него,

За жизнь его, честь и свободу.

У многих на глазах были слёзы.

– В России революция, - сказал Владимир Ильич.

Горячо прозвучало это великое слово. В тот же вечер Ленин написал призывную статью для газеты "Вперёд". Это была новая газета большевиков. "Искру" захватили меньшевики. А большевики теперь выпускали газету "Вперёд".

Ленин писал: "Начинается восстание. Сила против силы. Кипит уличный бой, воздвигаются баррикады, трещат залпы, и грохочут пушки. Льются ручьи крови, разгорается гражданская война за свободу...

Да здравствует революция!

Да здравствует восставший пролетариат!"

КРАСНЫЙ ФЛАГ В МОРЕ

Однажды в конце лета у двери женевской квартиры Ульяновых зазвенел колокольчик.

– Володя, к тебе, - сказала Надежда Константиновна, впуская в дом незнакомого молодого человека.

У него было круглое, открытое мальчишечье лицо. Ясные, светлые глаза любопытно и чуть удивлённо глядели из-под черных бровей.

– Проходите, очень рады вам, - сказала Надежда Константиновна. "Экий славный паренёк. Так на лице и написано, что прямой да хороший. Должно быть, приезжий".

В России шли непрерывные забастовки и стачки, к Владимиру Ильичу часто приезжали с родины большевики за советом.

Молодой человек вошёл вслед за Надеждой Константиновной к Ленину. Вытянулся у порога, слегка выкатив грудь, - чувствовалась военная выправка.

– Откуда вы?
– улыбнулся Владимир Ильич.

– Матрос Афанасий Матюшенко с броненосца "Потёмкин", - отрапортовал незнакомец. И стоял как на службе - руки по швам.

Владимир Ильич стремительно к нему шагнул. Схватил руку. Пожал.

– Руководитель команды революционного броненосца "Потёмкин"! Надюша, взгляни, совсем молодой...

Через полчаса кипел на спиртовке эмалированный чайник. На столе высилась горка ломтей пышного хлеба. Аппетитно желтело свежее масло в маслёнке.

– Ну, рассказывайте, милый Матюшенко, пожалуйста!
– нетерпеливо сказал Владимир Ильич, когда тот умял несколько ломтей хлеба с чаем.

И матрос Афанасий Матюшенко рассказал историю эскадренного броненосца "Потёмкин".